и сообразно с этим убеждением начал действовать по отношению к ним. Стилихон, отличенный Феодосием Великим, понял необходимость этой политики и, по смерти его оставшись главным деятелем империи, вполне последовал ей. Но он в то же время увидел, что для осуществления мысли Феодосия необходимы силы всей Империи и что, след., нужно соединять в одно целое Запад и Восток, которые уже давно стремились идти различными дорогами и Феодосием были окончательно разделены. Из-за этих вопросов, из-за этой задачи произошли те почти постоянные войны, которыми ознаменованы были конец IV столетия и начало V-го и историю которых мы изложили. Стилихону принадлежит тут главная роль, и эту роль он выполнил блестящим образом. От начала до конца в этой страшной драме он остался верен самому себе, не отступая ни на шаг от своей задачи. Он трудился неутомимо. Что же побуждало его к этому труду? Честолюбие? Да; оно, жажда деятельности, и клятва, данная Феодосию, когда тот лежал на одре смерти, клятва пещись об империи Гонория были пружиной его действиї. Других корыстных видов он не имел. Зосим так говорит об этом [196]: «Стилихон был умереннейший из всех, кто только в его время был облечён высокой властью. Ибо хотя он был женат на дочери брата Феодосия Великого и царства обоих сыновей Феодосия были вверены ему, и исправлял он должность полководца 23 года; но никогда не было замечено, чтобы он давал места за деньги и никогда военный запас не обращал в свою пользу. Будучи отцом единственного сына, он положил такую грань его гражданским преимуществам, что, возвысившись до сана Tribuni notariorum, он не мог получить никакой другой власти и степени». И это говорит писатель беспристрастный. Между тем нашлись люди, которые в отношениях его к варварам видели желание только усилить своё могущество, чтобы через то иметь более возможности самовластвовать в государстве, в отношениях к Востоку — намерение посадить там на престоле своего сына. Вырос император Гонорий и принял то же мнение. Тайно готовились средства к низвержению могущественного министра. Стилихон знал отчасти это. Он быль одарён душою впечатлительною; но эта впечатлительность была особого рода: он глубоко поражался несправедливостью людей, но скорбь своей души затаил в себе, с грозным спокойствием смотрел на своих завистников, считая их неопасными для себя, бодро шел по своему трудному пути. Бывали, впрочем, минуты, когда он, видя вместо благодарности одну недоверчивость, как бы уставал, но вскоре стыдился своей слабости и опять принимался идти вперёд. Но злоба врагов его, непонимание современниками действий его не дали ему достигнуть целей своих и Феодосия Великого предначертаний и забот. Он погиб. Со смертью Стилихона, естественно, сами собою должны были рушиться мирные отношевия, так недавно положенные им, между римлянами и готами и другими варварами. Оба эти элемента теперь опять стали друг против друга и вступили в борьбу; начали римляне.
Гонорий спешил доказать Империи, что он за дело велел казнить министра. Но это было нелегко: потому что никто не мог представить доказательства преступлений, в которых его обвиняли. Напрасно в этом случае Олимпий прибегал к насилию, заставляя некоторых друзей Стилихона сказать при торжественном допросе, что он домогался престола; — никто ничего не сказал худого о покойном. Все почти за это молчание были умерщвлены. Таким образом без всякого основания Стилихон, по прошествин четырех месяцев после своей смерти, был объявлен в императорском эдикте praedo publicus и обвинён в расточении казны на варваров.
Всякий, кто только считался другом, знакомым или приверженцем его, был убиваем. Евхерий, а потом и Серена погибли насильственной смертью. Той же участь подвергся шурин (муж сестры) Стилихона Батаварий, наместник африканский. Его место было отдано убийце Стилихона Гераклиану.
Олимпий и император как бы предчувствовали, что варвары, жившие в городах Италии, явятся мстителями за смерть Стилихона. Варвары так и располагали сделать. Олимпий решился предупредить их и вслед за его смертью разослал по всем местам, где только жили варвары, к тамошним солдатам весть, что Стилихона уже нет в живых и что теперь варвары не опасны римлянам. Весть служила сигналом к убийству. Так как варвары, способные носить оружие, стояли тогда при Бононии, и частью присоединились к войску Алариха, то солдаты, составлявшие гарнизоны в городах, начали резать их жен и детей [197]. Тогда тысячи готов, алан и других варваров обратились к Алариху с изъявлением готовности быть ему путеводителями и храбрыми сподвижниками, если он поведет их в Италию для мщения. Готский король принял вызов и выступил мстителем за смерть Стилихона; между прочим он потребовал, чтобы правительство дало ему место убитого министра и утвердило магистром utriusque militae [198]. Получив отказ, он из Верхней Италии вторгнулся в Среднюю, которую нашёл совершенно беззащитной: потому что, вследствие умерщвления Стилихона и распоряжений нового министра Олимпия, не осталось ни одного легиона от тех войск, которым Гонорий незадолго пред тем делать смотр [199]. Император теперь увидел, чего лишился в Стилихоне, но уже было поздно. В продолжение двух лет Аларих опустошал Италию вдоль и поперёк и наконец взял Рим. Замечательно, что Рим, погубивший Стилихона и восставший против варваров, был взят в тот же самый день, когда был убит этот министр и когда римляне начали преследовать варваров. Ночью с 23 на 24 августа готы вошли в Porta Salariana и военный крик неприятеля, пробудивший испуганных жителей, возвестил им, что победитель мира теперь сам в свою очередь достался на произвол германских племён. Три дня продолжалось опустошение; только церкви не были тронуты готами, которые, будучи христианами, чтили всё святое и боялись прикасаться к священным местам. Хотя Аларих в этом же году (410) умер, не успев привести в исполнение многих своих планов, хотя преемник его Атаульф старался поддерживать всё римское; но это нисколько не предотвратило окончательного падения в Империи римского элемента. При нападении Алариха на Италию многие римляне и итальянцы, и, без сомнения, по преимуществу ие, которые восставали против варваров, бежали из отечества, и берега Африки и Азии были покрыты эмигрантами из благородный фамилий, лишившихся при этом всего своего имущества [200]. Теперь жизнь в Империи в существенных своих элементах сделалась варварской. Варварам поручали все высшие должности, и ими же были отправляемы все маловажные службы. Епископ Синезий говорил [201]: «по русым волосам всех водовозов, дровосеков, банщиков и носильщиков можно узнать северное их происхождение; председатели правительственных коллегий, предводители войск и
