слезы выплакали, увидеть тебя живым не чаяли… А ты такие страшные дела творишь! Одумайся, братец!
— Братец? — эхом отозвалась Лукерья, вглядываясь. Что-то неуловимое было в обоих змиях, только Горыныч лучился будто бы добром и светом, а все три пары глаз глядели с тоской. У Чудо-Юда же глаза были алые, голова всего одна. Но если вместо пятака представить морду, как у Горыныча…
И Богумил от нежданной новости замер, так и остался стоять посередь выжженного поля с занесенным мечом. И Чудо-Юдо как-то сжался весь, съежился, словно будь его воля, он бы с радостью провалился сквозь землю. А потом захлопнул пасть и грустно хрюкнул. И только растерявшаяся Снегурочка не успела вьюгу отвести, так и застыло чудище с изумленными глазами в снеговой корочке. Луша мягко взяла сестрицу за руки и прошептала:
— Вот чудеса…
— Делать-то теперь чего? — пробормотал Богумил, глядя, как осторожно согревает Горыныч брата, поочередно выдыхая пламя изо всех трех голов.
— Источник искать, — вздохнула ведьма. — Беду-то от Академии мы не отвели… Только где его отыщешь?
— А вон, — воскликнула Снегурочка, показывая куда-то тонким пальчиком.
Луша и Богумил обернулись. К ним приближалось огненное облако. Отчего-то пламя казалось черно-бордовым. Оно и горело, и вьюжило, и потрескивало, норовя прихватить все живое за собой. Снегурочка вскинула было руки, но Лукерья ее остановила:
— Это моя битва, сестрица. Навье пламя никаким снегом не потушить…
И не успел Богумил ее остановить. Прыгнула ведьма прямо в огонь, ни единого слова на прощанье не сказав.
Глава 33. Живительный огонь
В миг, когда, сами того не ведая, одновременно шагнули в навье пламя Ратислав и Лукерья, время будто остановилось. Застыло дыхание Горыныча, замерла на щеке Василисы одинокая слезинка, повисли в воздухе заблудившиеся снежинки, выпущенные Снегурочкой. А Богумил так и остался стоять, сжимая бесполезный против огня мечь.
За пламенным чертогом клубился алый туман. Двигаться в плотном мареве было тяжко, Луша выставила вперед руки, чтоб хоть на мгновение раньше, чем стукнется об нее лбом, почувствовать преграду. Вскоре ее ладоней коснулось что-то теплое. От неожиданности ведьма взвизгнула, и в тишине показалось, будто ее голос подхватили сотни других, унося куда-то вдаль.
— Не кричи, — раздалось в ответ.
— Ратислав? — неуверенно спросила Лукерья.
— А ты никак внучка Яги, — фыркнул богатырь, делая шаг вперед. — Говорено же было, в какую сторону идти, как ты здесь-то оказалась⁈
— Сам-то хорош, я за лентой путеводной бежала, а ты? — а потом Луша по сторонам глянула и, не дождавшись ответа, выпалила, — Васена жива?
— Жива, — улыбнулся Ратислав. Как-то незнакомо, мягко так, с невысказанной любовью. — А царевич куда запропастился?
— Знаешь же, пламя навье не всякого пропустит, — буркнула ведьма, не удивляясь тому, что Ратислав без труда догадался, с кем явилась Лукерья. — И куда теперь?
Богатырь задумчиво огляделся, ухватил покрепче меч, что держал в руке, а потом зачем-то поднял его вверх. Долго глядел на начищенное до блеска лезвие, затем махнул рукой:
— Туда идем.
— Почему туда? — удивилась Луша. Она-то, в отличие от правнука Кощея, никаких знаков не углядела.
— Там что-то движется, — пояснил Ратислав, — я в отражении увидал. А я не люблю, когда что-то без моего ведома происходит. Вот и пойдем, поглядим.
Ведьма не стала спорить. И поглядеть было любопытно, и вдвоем с Ратиславом не так боязно, как одной. Она пыталась понять, отчего они в одном месте оказались, только ничего путного в голову не шло. Так и брели, каждый погруженный в свои мысли.
Идти пришлось недолго, туман вскоре рассеялся, явив простой бревенчатый колодец прямо посередь полянки. На веревке покачивалось худое ведро, а на жерди сидела…
— Жар-птица! — прищурился богатырь. — И ты здесь⁈
— Конечно, — засмеялась огненная птица, разбрасывая искорки от пламенных крыльев. — А кого ты ожидал увидеть у источника?
— Никого, — честно ответил Ратислав. — И источников я ожидал увидеть два.
— Эх, молодо-зелено, — снова расхохоталась Жар-птица. — Что два, что дюжина, все одно.
— Как это? — не поняла Луша.
— Источник — не колодец с водицей, — ведьма тотчас уставилась на то, на чем сидела птица, но та махнула крылом, показывая, что спросить можно будет после, а сейчас лучше молча послушать. — Магия, она же не зелье, бурлящее в котелке. Она неуловима, невидима. Как можно заковать ее в сосуд? Молчите? Предки ваши пытались, думали, что им удалось.
— А разве нет? — удивился Ратислав. — Вот же…
— Ах, это? — Жар-птица глянула на колодец. — Живая вода, вы же как-то собираетесь обратно? Али с собой прихватили?
— Прихватили… — пробормотала Лукерья. — Тогда к чему это все? К чему путь долгий, полный испытаний. К чему борьба меж добром и злом за крупицы магии, когда их здесь нет и не было?
— Натворили ваши предки дел, исправить надо бы, — вздохнула птица. — Также, как не может магия взаперти томиться, так и в черном сердце ей не место. Нет никаких источников, есть лишь светлые чары, что сильнее в том месте, где творилось могущественными колдунами волшебство. Вот как здесь, когда поклялись Яга и Кощей не использовать силы во вред друг другу. Не ведали они, что выберет Бессмертный светлую сторону, разбегутся его прежние приспешники по всему миру, будут тратить силы почем зря. Мелкие пакости, гадкие забавы… Не след чаровать тем, кто этого не достоин. Стал быть, так.
— Выходит, — начала понимать Луша, — мы здесь для того, чтоб принести новые клятвы? Но мы же оба светлые? Или…
Она внимательно поглядела на черноволосого Ратислава, но тот фыркнул и скрестил руки на груди, обиженный ведьмиными мыслями. Сколько бы ни пытался он добрые дела творить, а все одно, коли в родстве с Кощеем да глаза черные, как небо ночное — все, зло во плоти. Одна лишь Василиса его душу увидала, настоящую.
— Клятвы не надо, — отмахнулась Жар-птица. — Иное потребуется. Повторяйте за мной: силами мира живых и мира мертвых заклинаю, пусть творится на земле лишь добро и свет, пусть чары оставят того, у кого тьма в сердце и в мыслях, уйдут к несущему счастье.
Ратислав и Лукерья переглянулись, но слова заветные все же повторили. Ничего не произошло, но птица не смутилась, она и не ждала. Слетела с колодца, и богатырь с ведьмой увидели в ее руках золотую чашу, в которой водоворотом извивались магические искры.
— По капле крови в чашу, — приказала Жар-птица.
Едва коснулась кровь Ратислава и Луши магического вихря, рассеялся алый туман, погасло вдалеке навье пламя. Птица и чаша исчезли, будто их и не было, остался лишь колодец с пустым ведром.
— И как же теперь?.. — начала было Лукерья, но Ратислав не
