отношения требуют от них хотя бы малейшего самоутверждения.
В начале реабилитации я стал все больше осознавать, что на первых свиданиях задавал слишком много вопросов еще малознакомой девушке. В итоге я был поражен, насколько мало говорил о себе, и обнаружил, что мне было очень трудно сломать этот шаблон.
Со временем я понял, что мое намерение быть более откровенным отбрасывало меня обратно в регрессию. Оно заставляло меня уходить в себя и забывать все, что я планировал сказать. Все, о чем я мог думать, когда миндалина захватывала левое полушарие моего мозга, — как разговорить девушку на первом свидании. Затем я регрессировал в проверенную и безопасную позицию — выслушивать и расспрашивать.
Так продолжалось до тех пор, пока мой терапевт не порекомендовал мне написать на ладони ключевые слова, которые помогли бы мне овладеть ситуацией. Вид этих слов активизировал мое левое полушарие, и постепенно мне становилось легче; тогда я уже мог поддерживать разговор, завязывающий знакомство.
Намного позже у меня возникло понимание: “Неудивительно, что я сталкиваюсь с одним нарциссом за другим. Нарциссы любят меня, потому что я разрешаю им говорить монологами. Наверное, я встречал много хороших уравновешенных людей, которые не хотели встречаться со мной второй раз, потому что им казалось, будто я прячусь и не даю себя узнать”.
Примерно в это же время у меня была знакомая, принадлежащая к типу уступки, у которой была такая же проблема. Она шутила, что ее защитное выслушивание и расспрашивание столь совершенны, что она могла превратить кого угодно, даже психотерапевта, задача которого — поменьше говорить и побольше внимательно выслушивать, в произносящего монологи нарцисса.
Чтобы освободиться от своей созависимости, пережившие травму должны научиться переносить страх, который активирует самоотчуждение в виде уступающей реакции. Несмотря на страх, они должны пробовать и практиковать расширяющийся репертуар более функциональных реакций на страх (см. советы по управлению эмоциональными регрессиями в следующей главе).
Столкновение со страхом самораскрытия
Реальную мотивацию для преодоления этой проблемы обычно нужно искать в работе с родительской семьей. Нам нужно проявить интуицию и собрать вместе все пазлы для создания детальной картины травмы, которая в самом начале отключила наши инстинкты здорового самовыражения.
Когда у нас есть эмоциональные воспоминания о том, как нас подавляли в детстве, мы можем осознать, что это было потому, что мы были слишком малы и слабы для самоутверждения. Но сейчас мы повзрослели и находимся в гораздо более выгодной ситуации.
И хотя под действием триггера мы можем на миг почувствовать себя маленькими и беспомощными, вполне реально научиться напоминать себе, что сейчас мы находимся во взрослом теле. У нас есть статус взрослого человека, благодаря которому мы располагаем теперь гораздо большими ресурсами для самозащиты и эффективного протеста против несправедливости в отношениях.
Горевание по поводу созависимости
Обычно деконструкция созависимости включает значительное количество горевания. Как правило, это влечет за собой оплакивание потери и боль от того, что мы так долго жили в отсутствие здорового интереса к себе и самозащиты. Горевание также открывает путь здоровому гневу из-за жизни, прожитой с таким ограниченным ощущением себя.
Этот гнев может быть использован для формирования здоровой реакции борьбы. Еще раз: реакция борьбы является основой инстинкта самосохранения, взвешенного самоутверждения и смелости, необходимой для того, чтобы сделать отношения равными и взаимными.
Последующие стадии реабилитации
Чтобы облегчить реабилитацию самоутверждения, я призываю переживших травму представить, как вы противостоите нынешней или прошлой несправедливости. Этот тип ролевой игры часто является тонкой работой, так как может стать причиной терапевтической регрессии, вызывающей старый страх.
По мере того, как переживший травму приучается проигрывать самоутверждение в ролевых играх, она все больше осознает, как страх вызывает у него реакцию уступки. Затем он сможет стараться переносить свой страх и, несмотря на него, действовать, утверждая себя.
Усилия в этом направлении приводят к исцелению задержки развития, которая не позволила в свое время приобрести умение испытывать страх и действовать вопреки ему. В свою очередь, это создает основу для деконструкции саморазрушительных реакций на страх — например, быстро сдаваться или идти на слишком большие уступки. Кроме того, это облегчает для пережившего травму управление регрессиями.
На поздних стадиях реабилитации пережившие травму все лучше понимают, “как работает их мозг”. Они постепенно избавляются от привычки рефлексивно соглашаться с предпочтениями и мнениями других людей. Они учатся выражать свою точку зрения и делать выбор. И что самое главное: они учатся оставаться верными себе.
Многие уступающие люди жили, беспрерывно концентрируя свое внимание на родителях, чтобы выяснить, что требовалось для их умиротворения. Некоторые стали почти телепатами, умеющими распознавать настроения и ожидания своих родителей. Тогда это помогало им выбрать лучшую реакцию, чтобы нейтрализовать опасность, исходящую от родителей. Некоторым это иногда даже помогало получить какое-то одобрение.
Теперь пережившие травму должны деконструировать эту привычку, работая над тем, чтобы оставаться в пределах собственных переживаний, а не направлять постоянно свое внимание наружу, чтобы приникнуть в переживания других людей. Представители типа уступки, которые все еще по привычке угождают людям, должны работать над тем, чтобы уменьшить свое заискивающее поведение. С годами я заметил, что степень, с которой жертва травмы старается угодить мне, отражает степень воспринимаемой опасности ее родителей.
Реабилитация требует от нас все более осознанного отношения к своему автоматическому стремлению соответствовать другим людям и “отзеркаливать” их. Это помогает нам избавиться от привычки пассивно соглашаться со всем, что кто-нибудь говорит.
По-настоящему большим достижением является значительное сокращение вербального подстраивания. И еще большим достижением — уменьшение неподлинного эмоционального зеркального отражения эмоций.
Дисфункциональное эмоциональное подстраивание наблюдается в таком поведении, как смех при токсичном сарказме, проявление симпатии к тому, кто наказывает, и прощение тех, кто нас постоянно обижает.
Я называю это эмоциональной работой индивидуализации. Реабилитация включает в себя выставление определенных границ, которые помогают нам оставаться верными своему текущему эмоциональному опыту и ощущениям.
При подлинной реабилитации мы достигаем этого, уменьшая привычку автоматически менять свое настроение, чтобы соответствовать чужому эмоциональному состоянию. Под этим я не имею в виду подавление эмпатии, если она подлинная. Плакать и смеяться вместе с близким человеком — поистине замечательный опыт.
Скорее, я рекомендую сопротивляться необходимости притворяться, будто вы всегда чувствуете то же самое, что и другой человек. Вы не должны смеяться, когда вам не смешно. Когда ваш друг плохо себя чувствует, вам не нужно вести себя так, будто и вы плохо себя чувствуете. Когда вам плохо, вы не должны вести себя так, будто вы счастливы.
К счастью, я многому научился в этом смысле, когда стал психотерапевтом. Когда у моего пациента депрессия, ему не поможет, если я изменю свое настроение и буду действовать, словно у меня тоже депрессия.
И все же я всегда искренне сопереживаю депрессии моего пациента,
