Она была обворожительна и знала об этом. Ждала, когда Иван пойдет за ней как осел за ослицей (сорри, за ланью), которая и приведет его в ловушку, где специально для таких ослов уже припасена сладкая морковка. А после этого лань сделает для себя уютную полянку, где будет все, что она пожелает — и мягкий теплый мох, и сказочная крыша из крон красивейших деревьев, и много-много чистой воды из волшебной реки.
Шутка ли — завладеть управляющей нефтяной компанией раз и навсегда! И после этого ни в чем не нуждаться. Это тебе не какая-то там несчастная фура с биодобавками, и даже не вагоны строительных материалов. «Добавь здоровья? Ха-ха! Добавить здоровья могут только деньги, а деньги — это нефть, черное золото! Это огромные баррели денег, которые дают человеку необъятную свободу», — думала красавица.
Всю свою сознательную жизнь Аллочка мечтала разбогатеть настолько, чтобы по одному движению ее мизинца выполнялись любые капризы. Чтобы ходить в роскошные европейские рестораны, развлекаться на самых презентабельных тусовках Европы, где собираются жены олигархов и щебечут о том, как сложно найти хорошего парикмахера для йоркшира[5]. Чтобы жить рядом с теплым океаном на французской Ривьере или просто где-нибудь в Антиб-Жуане[6], где летом проходят веселые фестивали, а зимы и вовсе не бывает!
Когда-то она видела фильм об одном русском гении, он жил как раз на французском берегу в большом доме, отдыхал в кресле, укутавшись в клетчатый плед, и дышал океаном. И лестничка с деревянными перилами шла к волнам, и, казалось, что даже из фильма влажный и жизнерадостный воздух долетал до ноздрей и легких.
Вот так, именно так она хотела жить и проводить время!
Аллочка все рассчитала очень четко, деньги за продукт пришли вовремя на специально открытый счет, который уже давно был у нее в загашнике — в теплой и спокойной Швейцарии, слава Богу, никто еще до него не добрался. Подельнику она сказала, что с деньгами они разберутся при встрече, и он получит свою часть. Конечно, она и не думала отдавать ему даже одного доллара со своего счета!
А завтра вечером ей предстояло самое сладкое — сесть на самолет и отправиться за своими денежками. И больше уже не вернуться в Беларусь с ее капризной погодой, табличками в магазинах с надписью «Купляйце беларускае», женщинами-овцами, мужчинами-баранами, деньгами, которых не бывает ни в одной стране — самая мелкая купюра в сто рублей!
Ее знакомая россиянка Наташка, приехав сюда впервые, написала с вокзала эсэмэс мужу, в котором сообщила, что прибыла на вокзал и уже даже сходила в туалет, заплатив за это тысячу рублей. Ответ пришел несколько погодя. «Ты что, его купила?» — спрашивал муж. Они тогда смеялись полдня, вспоминая этот туалет.
Ах, как надоело ей жить в этой стране! Как надоели приставучие милицейские, которые, останавливая машину с симпатичной девушкой, сначала смотрели не на права, а на ноги или сразу попу. Как опостылели тупые лица жен преуспевающих предпринимателей, которые только и знали, что меняли парикмахерские и СПА-салоны, и при этом не уставали жаловаться на скоротечную моду и нерадивых домработниц! Им, этим овечкам, и в голову не могло прийти, что миловидная кроткая собеседница проворачивает дело государственной важности и зарабатывает своим серым веществом миллионы долларов.
Никто на минских тусовках не знал, откуда появилась эта притягательная полногубая красотка, есть ли у нее муж, а если есть, то кто он?
Встреча была назначена на двадцатое число в милой и порядочной Женеве, почти как у профессора Плейшнера в фильме «Семнадцать мгновений весны»[7], который так любил смотреть ее дед. Он работал на тракторном заводе, днем заворачивал шестеренки, а по пятницам выпивал на скамеечках аллеи, где росли отравленные черной пылью тополя. Сашенька (это была именно Сашенька, а не Аллочка или Машенька) помнила, как рабочие на скамейках пили дешевое вино «Осенний букет» и закусывали сырками, а однажды увидела, как они дрались.
Звук удара кулака одного трудящегося о скулу другого вызвал у нее настоящий ужас, и не верилось, что человеческая плоть сталкивается так громко, как новогодняя хлопушка, и очень противно — до тошноты. Хотелось бежать, но она не могла сдвинуться с места, и как загипнотизированная смотрела на потасовку, а тошнота подступала к горлу, и уже стало невмоготу, когда на аллее появились два милиционера. «Что сейчас будет!» — подумала тогда она.
Но, как ни странно, ничего не произошло, милиция никого не забрала, а только разняла дерущихся и посадила на разные скамейки. Тогда Сашенька поняла, что им — милиционерам — совсем не хочется никого таскать в отделение, сажать в обезьянник, потом писать протоколы, нюхать перегар. Им же за это никто не доплачивает. А вот пройтись по аллее, разнять пьяных и потом записать в отчете, что порядок установлен — это хорошо, это им зачтется!
А властям разве будет интересно, если заводчане перестанут пить «Осенний букет»? Нет, конечно, ведь тогда рабочие задумаются, отчего у них такая маленькая зарплата и вообще — зачем они делают шестеренки к тракторам, которые стоят мертвым грузом на складе?
Что это ее потянуло в воспоминания? Дед… дед слег с воспалением и уже не встал, задушила болезнь его измученные легкие, прокуренные и пропитанные черной заводской пылью.
А Сашенька для себя решила — никогда она не будет работать на заводе, надрываться и тужиться из последних сил. Раз уж дал ей Бог не женские (это она точно знала!), а мужские аналитические мозги, то грех не воспользоваться ими по полной программе.
Тогда же, когда ее дед смотрел знаменитый черно-белый сериал, она увидела по телевизору и Берн, и Женеву, и так ей захотелось там пожить хоть пару дней! Где чужие швейцарские деды не пьют «Осенний букет», а ездят на велосипедах или гуляют по паркам и кормят зажравшихся голубей, а те даже не думают пугаться шума редких автомобилей или грозы.
Ни заводов тебе, ни черной пыли, зато есть тишина, солнечные весенние газоны, дома цвета топленого молока и чистенькие дворики…
В этой увиденной в детстве стране Сашенька обещала встретиться со своим подельником — секретарем комиссии финансового отдела.
* * *
Иван сделал вид, что ничего
