боль кулаком.
— Мэддокс?
— Мне нужно выбраться отсюда, — пробормотал я, глядя на ее закрытую дверь. Мое присутствие было нежелательно. И я знал, что причиню своей Лиле еще больше боли, если останусь.
— Хорошо, — сказал Колтон. — Куда?
Я волочил ноги за собой и уходил. С каждым шагом, который уносил меня все дальше от Лилы, сквозь мои кости просачивался холод, а тело онемело.
— Спортзал. — Так и было, иначе я напился бы до беспамятства. Возможно, я бы сделал и то, и другое. Выплеснуть всю мою ебанутость на боксерскую грушу, а потом пить, пока я не забыл, что сегодняшний вечер вообще был.
Колтон не стал задавать вопросов. Он отвез нас в спортзал, и для меня все было просто размытым месивом. Я не мог ясно мыслить, не мог даже дышать.
Боксерская груша стала моим спасением.
Боль, пробегающая по моему телу, когда я толкал себя, стала моим единственным утешением. Это было хорошо. Мне это было нужно. Нужна боль, чтобы я мог что-то чувствовать.
Лицо Лилы мелькнуло у меня в голове, образ врезался в мой мозг. Измученное выражение ее лица. Я почти чувствовал соленый вкус ее слез на своем языке.
Она ненавидела меня.
Я ненавидел себя. Какой же гребаной парой мы были.
Через два часа все мои мышцы мертвы и онемели. Я почти не чувствовал ни рук, ни ног. Я опустился на землю, мое тело было слишком слабым, чтобы держать меня в вертикальном положении.
— Теперь лучше? — спросил Колтон, присоединяясь ко мне на земле. Он со стоном лег на спину рядом со мной.
— Нет, — сказал я.
Он вздохнул.
— Послушай, я не хочу говорить о твоих чувствах. Мы можем оставить этот разговор о киске для какого-нибудь психотерапевта, но ты выглядишь не очень хорошо, чувак.
Мои глаза закрылись, и я дышал через нос. Тишина наполнила спортзал на долгое время, прежде чем я наконец заговорил.
— Я облажался.
Он хмыкнул:
— Да, это очевидно.
— Она ненавидит меня. — Я едва мог выдавить слова из своего забитого горла.
— Неа. Лила не может тебя ненавидеть.
— Той ночью за рулем был Кристиан… в ночь, когда Лила попала в аварию, в ночь, когда ее родители…
Колтон сделал паузу, обдумывая мои слова.
— Кристиан Кармайкл?
Я кивнул.
Он выругался себе под нос.
— Дерьмо. Ты знал?
— Я узнал об этом много месяцев назад, когда раскапывал информацию о происшествии с Лилой. Меня это всегда беспокоило, и я хотел знать, хотел добиться справедливости. Я узнал, что это был Кристиан, — объяснил я.
— До того, как вы двое начали встречаться? — спросил он.
— Давным-давно, — тихо признался я.
Колтон снова выругался.
— Лила узнала? Вот дерьмо, гала! Кристиан! — Колтон наконец-то сложил два и два.
Моя грудь сжалась тисками.
— Он был там. Лила столкнулась лицом к лицу с человеком, убившим ее родителей, Колтоном. Ты понимаешь, что это значит? Я сделал все, чтобы защитить ее от правды, — прохрипел я еле слышным голосом.
— Черт, Мэддокс. Я не знаю, что сказать.
— Лила меня ненавидит. — Произнося это слово вслух, я чуть не согнулся от боли. Я не ожидал, что будет так больно, но это так. Все, блядь, болело.
— Она не ненавидит.
— Тебя там не было. Ты не видел выражение ее глаз. Взгляд боли и отвращения. Предательство и подорванное доверие.
— Я должен был бороться сильнее, должен был помешать ей пойти на гала-ужин, но она была чертовски упряма. Я думал, что буду рядом с ней всю ночь, оберегая ее и подальше от Кристиана. Я думал, мы сможем уйти раньше … Я думал…
Я провел рукой по лицу, такой измученный, такой душевно...опустошенный. Я просто хотел завернуться вокруг Лилы и забыть об этой главе. Я хотел перевернуть страницы и начать все заново.
— Я много думал, но все равно все испортил.
И самое худшее в этом? Лила и половины этого не знала.
Все мои секреты…
Если бы она знала все остальное…
Нет. От одной мысли об этом меня тошнило.
У меня не хватило сил любить… а потом потерять ее. Не так.
Лила была лабиринтом, из которого не было выхода. Как только я вошел в лабиринт, которым была она, я потерял из виду выход и больше не пытался его искать. Я не хотел покидать лабиринт. Я не хотел убегать от нее.
Я хотел остаться и истекать кровью у ее ног. Потому что я нашел там то, что мне было нужно.
Мое спасение.
ГЛАВА 13
Лила
Говорят, что боль приходит волнами. Будь то эмоциональное или физическое.
Первая волна ударит тебя неожиданно. Обычно это самая опасная, самая жесткая волна.
На второй волне ты уже готов к ней, но все равно больно.
К третьей волне к этому привыкаешь. Боль начинает обретать форму, накапливаться внутри тебя. Под твоей кожей, внутри твоей плоти, погребенной в твоих костях, глубоко в твоем мозгу.
И постепенно твое тело немеет.
Твой разум онемеет.
Ты живешь с болью; оно становится частью тебя.
Волна пришла и ушла. Боль осталась, с сердитым упорством. Рана гноилась, сочился гной. Агония росла.
Я утонула. Я поплыла. Я опустилась на дно.
Моя мама всегда говорила мне уважать гнев, давать боли пространство, необходимое для дыхания, никогда не убегать от своих эмоций… жить и дышать ими. Вот как ты учишься отпускать, говорила она мне.
Но я не знала, как отпустить бушующую во мне ярость, боль, которая преследовала меня каждый час бодрствования и отдавала в кошмарах.
Тупая пульсация распространилась по моим шрамам и вокруг них, и я потерла грудь, пытаясь облегчить тяжелое давление.
— Лила, ты должна что-нибудь съесть. — Райли поставила передо мной тарелку с макаронами. — Всего несколько укусов.
От запаха макарон у меня в горле подступила желчь, и я подавилась кислинкой. Мой желудок скрутило от тошноты. Мэддокс любил макароны. На самом деле, ему нравились макароны, которые я готовила, и я всегда готовила их для него, когда ему было плохо.
Я отодвинула тарелку и встала.
— Я не голодна.
— Ты почти ничего не ела за последние несколько дней! Ты уже похудела, детка. Всего несколько укусов, хотя бы, — пыталась она меня урезонить. — Ты сделаешь себя больной.
Райли не понимала; она не могла. Я не хотела ни есть, ни пить… ни спать.
Я просто хотела исчезнуть, перестать существовать.
Вечеринка была четыре дня назад. Мой мир рухнул четыре дня назад, а я до сих пор не могу смириться с этим. Как? Почему? ПОЧЕМУ? Мне хотелось наорать на него.
Но я отказывалась видеть его, смотреть в его прекрасное лицо и позволять ему обнимать меня. Чтобы накормить меня своими жалкими оправданиями. Я знала, что позволю ему победить. Я знала, что была слаба для Мэддокса.
Он говорил мне, что сожалеет… и
