каким красавцем он вырастет.
Кому-то удаётся всё забыть. Кто-то притворяется, что ничего не помнит. Но есть среди них одна безутешная, раздавленная горем – ей помогают идти, но никто уже не понимает её слов. Её зовут Дус. Она не в своём уме. Ей двадцать. Она очень красивая, несмотря на инициалы хозяйки, вырезанные на щеке после того, как она пыталась сбежать.
* * *
Лам сворачивает с главной тропки.
– Ты куда? – спрашивает шедшая рядом женщина.
– Зайду к лошаднику.
– Главного берегись. Он не любит, когда кто-то в сторону господского дома смотрит.
– Знаю, – отвечает Лам.
Лошадь Дымка в конюшне. Её привязали со всех сторон, как крышу на хижинах во время урагана. Она натягивает верёвки и бьёт копытом. Больше никого нет.
Лам подходит, обнимает её за шею. И шепчет на ухо:
– Дымка.
Лошадь тут же замирает. Как будто нежится в этом слове из прошлого.
– Ну? И чего с этой кобылой? – раздаётся позади.
Лам не отвечает. Он узнал голос кучера.
– Я знаю, тебя купили у англичан тогда же, что и Силки.
– Да.
– Ну так скажи, чего она убегает?
Лам гладит лошадь.
– Она убегает повидаться со мной. Ей страшно.
– Но на днях она убежала не из-за тебя.
– Когда?
– В городе. Зашла в дом одного белого. Чего она там искала? А?
Лам вдруг вспоминает Сирим. Она приручила сердце Дымки, пока они обе жили в царстве Буса. И на корабле Сирим всегда была рядом с ней. Говорила с ней в бурю, хотя и сама боялась не меньше. Может, Дымка рвалась к ней. Может, Сирим продали в какой-то городской дом?
– Хозяйка меня побила, – продолжает кучер. – Ей не нравится, что могут поползти слухи про безумную лошадь из поместья Лашанс. Я говорил, что надо её продать.
Лам вздрагивает.
– Но она хочет её оставить, – прибавляет кучер. – Говорит, что скорее меня продаст, если я не отучу эту клячу сбегать.
Молчание.
– Так что мне нужен ты, – подытоживает он.
– Если я стану проводить время с Силки, она перестанет убегать.
Кучер смотрит недоверчиво.
– Только не рассчитывай, что будешь тут работать.
– Я ни на что не рассчитываю.
– Своё место я не отдам.
– Мне оно не нужно, – говорит Лам. – Да и надзиратель не даст мне уйти. Так что придумай что-нибудь другое.
Он отходит от Дымки. Верёвки вокруг неё снова натягиваются.
– Погоди.
Кучер догоняет его.
– Если будешь заходить ненадолго по воскресеньям…
– И в другие вечера, время от времени, – говорит Лам твёрдо.
– Если я тебе это позволю… То могу быть спокоен?
– Да.
– Я поговорю с надсмотрщиком.
– Делай как знаешь, – говорит Лам. – Я тебя ни о чём не просил.
– Надеюсь, с тобой у меня больше не будет проблем из-за этой лошади.
Лам уходит. Совсем стемнело. Вдали поблёскивают окна хозяйской усадьбы. Ниже дрожат огоньки печей и красных углей перед хижинами рабов. Лам набирает в грудь воздуха. Он только что нащупал трещинку в стене своей тюрьмы под открытым небом. Нужно только поскрести и расширить её, пока зреет хлопок.
24
Последняя газета цирюльника
Ангелик исчез. Его не видели в Ла-Рошели с Пасхи.
По прибытии из Сан-Доминго Жозеф Март тут же устроился в порт подёнщиком, чтобы не умереть с голоду, пока ждёт счетовода. Каждый вечер он проходит под тёмными окнами квартиры Ангелика и пытается понять, что с ним стряслось.
Жозеф зарабатывает по ливру в день, что весьма неплохо. Но главное, он всегда в центре курсирующих в порту новостей. Нося товары то на борт, то на берег, он слушает, подбивает других на разговор и в итоге узнаёт всё. Моряки – народ молчаливый, пока не ступят на сушу. Тогда, в первые пару ночей, они готовы на самые откровенные признания: например, что их тоже иногда укачивает или что они хотели бы жениться на доброй девушке.
Затем они снова замолкают на пару лет.
Жозеф всё время на разных работах. То он промазывает сосновым дёгтем корпус судна, то тянет бочки на деревянных салазках, то помогает крючникам перегружать товары. Он держит ухо востро, осторожно задаёт вопросы про Ангелика и «Нежную Амелию».
В порту Ла-Рошели счетовода с такой фамилией никто не знает. Здесь даже не знают, что такое «счетовод». Что до корабля, некоторые вспоминают, как он отчаливал прошлым летом, но никого не удивляет, что он ещё не вернулся. Невольничьи суда почти всегда ходят по Атлантическому «треугольнику» дольше года.
Жозеф не предвидел, что главного информатора он найдёт не среди моряков и портовых подёнщиков, а в лице хозяина, у которого снимает угол: это Гастон Амурель, цирюльник-парикмахер, владелец старого дома на Масляной улице.
Дни Амурель проводит в лучших особняках Ла-Рошели, делая господам причёски. Вечером после ежедневных обходов он поджидает жильца и ловит его прямо на лестничной клетке, едва тот вернётся. Жозеф не против угоститься куриным бульоном за хозяйским столом. И так перед ним разворачивается удивительная живая газета.
Гастон Амурель вещает. Неиссякаемым потоком. Жозеф узнаёт всё, о чём говорят в городе и за его пределами.
Но начинается всё с волос. Любимая тема Амуреля – вечная вражда между цирюльниками и мастерами по парикам. Он рассказывает о ней как бывалый солдат о своих битвах. В стане цирюльников царит отвращение к грязи, фальши, манерности париков: к моде сыпать на головы муку и громоздить на них фигурные торты. Парик-мастеры, в свой черёд, презирают ограниченность цирюльников, скудость старомодно обнажённых, беззащитных волос. В конце концов, им удалось переманить на свою сторону женщин, которые ещё лет пятнадцать назад париков не носили. Такая вражда даже довела обе стороны до суда: тяжба между парикмахерами-брадобреями и дамскими цирюльниками наделала шуму в газетах королевства.
Гастон Амурель, будучи миролюбивого нрава, ратует за примирение. Себя он называет цирюльником-парикмахером. Каждый вечер он сперва с час рассказывает Жозефу про причёску «тапе», открывающую лоб, про «пуфы» высотой до небес, композиции с перьями, парики на каркасах или «на восточный манер». Жозеф едва сдерживает смешок, когда ему сообщают, что госпоже д’Авалон пришлось сменить карету, потому что в старую с птичьей клеткой на голове было не войти.
– А в особняке Флёрио подняли дверные проёмы в гостиных! – восклицает Амурель, гордясь своим влиянием на современную архитектуру.
После второй миски бульона цирюльник от волос переходит к светским сплетням. Дела у господина Шамбона совсем плохи: его жена перестала платить портному. Мадемуазель де Мисси сможет наконец выйти за господина Лашома. Он только что вернулся из Гваделупы, куда ходил на судне будущего тестя.
Гастон Амурель знает всё на свете. Он всегда оказывается в удачном месте.
