Да там только намекни, что можно соперникам ножку подставить— живо найдутся охотники!
— Этой заразе Горностаевой было все Как с гуся вода!..
— Тогда хоть в морду бы ей дал в публичномместе! — азартно сказала Надежда. — Глядишь, и привлек бы вниманиеобщественности.
— Что ты, Сергей не может женщину бить…
Он говорил, что всю жизнь учил детей только хорошему.
— Лучше бы он учил их, как за себя постоять, может, исам бы научился, — проворчала Надежда. — А так что получилось? Былчеловек — и нету. Ни работы, ни семьи… То есть извини, конечно… — опомниласьНадежда.
— Не извиняйся, — с горечью сказала Нина, —думаешь, не понимаю, что он со мной, потому что больше идти ему некуда? Женатогда вместо того, чтобы поддержать, так была недовольна! Дескать, вся этаистория мешает ее бизнесу. Ей такая антиреклама не нужна и все такое…
— А скажи, — внезапно спросила Надежда, — вывстретились до того, как он из дома ушел?
— Мы давно знакомы были, учились вместе… — Нинаневидяще глядела в чашку с разводами от кофе. — Я всегда его любила, ноничего у нас не было даже в молодости. Потом он преподавать пошел, а я виздательство, — она грустно улыбнулась, — виделись нечасто, а тутвстречаю я его после этой истории… Ну 1 конечно, я уж в курсе была, добрыезнакомые ту газетку подсунули. Он выглядел — краше в гроб кладут, я испугалась,что сердце у него не выдержит. Все я ему и сказала тогда — мол, ничему не верю,а если бы что и было, так мне все равно, приму его в любом виде. Он и пришелчерез некоторое время, потом болел долго, не работал…
— А ты все его заботы на себя взвалила, —насмешливо сказала Надежда.
— Мне не в тягость. — Нина пожала плечами и отвелаглаза.
— Знаешь, что я тебе скажу? — началаНадежда. — Пока ты его с ложечки кормить будешь, он никогда не оправится.Работу ему нашла, небось сама и редактируешь, пока он недомогает?
— Нет, он сам! — возмутилась Нина. — Нолишний раз в редакцию не зайдет, приходится мне… И вообще в последнее времякакой-то странный стал, иногда смотрит с таким выражением… Даже не могуописать.
— Слушай, может, он думает, что ты журналисткупридушила? — догадалась Надежда. — Значит, как там дело было? Послеужина вы поболтали, музыку послушали, потом женщины вымыли посуду, так?
— Так. Потом стемнело, на улице похолодало, сыростьопять же, все в дом пошли. Мужчины уселись в карты играть, Илья тут поблизостикрутился, собаку кормил, выгулял ее. Ну, мы видим, что мужчины увлеклись, и разбрелиськто куда. Я думала спать пойти, потом беспокойство меня одолело, как тамСергей.
Думаю, припрется еще эта Горностаева, начнет егопровоцировать. Я подошла к веранде снаружи — нет его на месте. Я походила посаду — никого, за калиткой тоже, я тогда к этой Ирине под окно — через домходить не хотела, чтобы меня никто не заметил. Ну там я уже говорила, звукитакие, будто любовью занимаются — стоны, хрипы, кровать скрипит… Я какшарахнулась — думаю еще увидит кто, что я под окном подсматриваю и подслушиваю, —сраму не оберешься! А тут еще кто-то через кусты ломанулся в сторону. Я скорееобратно к веранде, смотрю — Сергей там. Я так обрадовалась, что он на месте,что больше никого не заметила, кто там еще есть. И спать пошла.
— А наутро, когда узнали, что умерла Горностаева,Сергея чуть удар не хватил. Весь бледный, пот с него градом… А я кулонахватилась при свете — батюшки! Хорошо если просто в саду потеряла, а если там,у нее под окнами!
— Так и вышло, — вставила Надежда.
— Когда милиция сказала, что смерть естественная,Сергей и говорит, что судьба, значит, у нее такая. А потом задумываться стал ина меня странно смотреть…
— Ладно, пока это оставим… — задумчиво протянулаНадежда. — Расскажи теперь о своем втором визите на дачу.., когда тыприехала за кулоном.
Нина молчала, и тогда Надежда, чтобы подтолкнуть ее,проговорила:
— Ты поехала туда сразу же после того, как узнала осмерти Ильи Константиновича?
— До этого у меня не было свободного времени, —недовольным голосом отозвалась Нина.
«Кроме того, пока хозяин дачи был жив, — подумалаНадежда, — у тебя не было возможности беспрепятственно поискать своюпропажу!»
Вслух она ничего не сказала и не стала перебивать своюсобеседницу.
Нина продолжила:
— Я приехала в Западалово вечерней электричкой, как разначало темнеть. Рассчитывала управиться за час-полтора и вернуться на последнемпоезде, который уходит в одиннадцать сорок. Только, как выяснилось, не одна ятой ночью собралась проведать ту дачу…
Нина подозрительно покосилась на людей за соседним столикоми понизила голос:
— Подошла я к дому Ильи Константиновича сбоку. Там естьтакой проулочек, совершенно безлюдный, вот я и решила оттуда как-нибудьпробраться к нему на участок…
Надежда с пониманием кивнула: проулочек был ей хорошознаком, она сама проникла на опустевшую дачу этим же путем.
— Однако, свернув туда, я увидела чью-то машину. Машинастояла с погашенными фарами и вроде бы пустая, я и подумала, что ее оставил наночь кто-то из соседей. Решила не менять своих планов, тем более что время ужеподжимало, чтобы успеть на последнюю электричку, я должна была поторопиться. Нупрошла я вдоль забора и очень скоро наткнулась на заднюю стенку сарая. Однадоска там была здорово расшатана, так что пролезть в щель не составило никакоготруда…
Надежда окинула завистливым взглядом сухощавую Нининуфигуру. Сама она с большим трудом протиснулась в сарай.
— Конечно, перепачкалась я основательно, —продолжала Нина, — но это меня не остановило. Подобралась к выходу изсарая, и только высунула нос наружу, как увидела приближающуюся ко мне фигуру…
Даже сейчас, просто вспоминая события той ночи, Нинавыглядела испуганной. Надежда кивнула ей, как бы поддерживая и поощряя.
— Было уже совсем темно, и я не смогла как следуетрассмотреть того, кто ко мне приближался, но по силуэту мне показалось, что этобыл мужчина. И еще было ясно, что он тащит что-то очень тяжелое… Я отскочила отдвери обратно в сарай, но шаги все приближались, и скоро я поняла, что оннаправляется сюда же.
Нина на мгновение замолчала и вытерла бумажной салфеткойпокрывшийся испариной лоб. Видно было, что собственный рассказ не на шуткуволнует ее.
— Я спряталась в углу сарая и на всякий случайнакрылась каким-то случайно подвернувшимся мешком. Вскоре дверь со скрипомотворилась, и человек вошел внутрь. Если снаружи было очень темно, то здесь,внутри сарая, царил совершенно непроницаемый мрак, и ориентироваться можно былотолько на ощупь. Тот, вошедший в сарай человек, тихо выругался — вероятно,споткнулся обо что-то, — и включил фонарик, чтобы осветить себе дорогу.Свет фонаря с непривычки ослепил меня и разглядеть при этом свете человека я несмогла — ведь он светил не на себя, а на пол — но зато я разглядела то, что онтащил…
