по толстому слою пыли на подоконнике.
— Так давайте вытрем, покажем, в чем все темные, — отвечаю я. Вообще-то, я с ней согласна, встречать гостей грязью — свинство, но мне неприятно, как она говорит о звездных.
— Вот так и пожалеешь, что не взяли с собой Четыре Швабры, — смеется Эрика, — он бы тут быстро порядок навел. Кстати, кто-нибудь знает бытовые заклинания или придется ручками? Не спать же в грязи.
Райвен рассматривает общую гостиную, из которой выходят двери в личные комнатки, с таким видом, будто ему в суп подбросили гадюку.
— Я сейчас вернусь. Ничего не трогать. Никакой магии, — говорит он выходя.
Мы переглядываемся. Ослушаться желающих нет, поэтому просто смотрим в окно, где начинает срываться то ли снег, то ли мелкий град. Тонкие, голые ветки деревьев дергаются под порывами ветра.
— Странно. Я всегда считала, что Флотар — чудесный, волшебный край красоты и цветов — говорю я, — а на самом деле это наше подземье такое. А тут только и думай, как бы ветром не сдуло в самом прямом смысле.
— Наша звездочка начинает прозревать, — поддевает меня Микаэлла, — поздравляю.
Тейт поворачивается, чтобы что-то сказать, но его опережает Джин.
— Мика, мы с тобой подруги, но если будешь задевать мелкую, я тебе сама навешаю. Ты хоть раз задумывалась, каково ей выступать против своей семьи, друзей?
— И точно, звездная, расскажи, каково это — предать всех, кто окружал тебя с детства?
— Мика! — одновременно вскрикивают Эрика и Тейт.
— Тяжело, — стараясь сохранить невозмутимость, отвечаю я. — Особенно когда приходится объяснять это пустоголовым девицам, неспособным посмотреть дальше своего носа.
Не усеваю я договорить, как в лицо мне летит что-то липкое, вязкое и противное. Я ору, Тейт кричит, кто-то там еще визжит. Меня хватают какие-то руки, мнут лицо. Вакханалия.
— Что тут происходит? На минуту нельзя вас оставить, — грохочет Райвен, и мое лицо обжигает жаром.
Глаза слезятся, в носу щиплет, а во рту такое ощущение, будто я пожевала старые носки.
— Я, я даже не знаю, — честно отвечаю я. Проклятое «не знаю», видимо, никогда не оставит меня, и я обречена блеять его на все вопросы Райвена.
— Микаэлла запустила в нее слизнем, — говорит Тори. — Лиа ей нахамила, но начала конфликт Мика сама.
— Коста, по возвращении домой, отправишься к Эрику на неделю отбывать наказание, — говорит Райвен. — И, если кто-то из вас еще спровоцирует хоть малейший конфликт, будет драить полы до выпускного.
Наконец-то мне удается проморгаться. Поворачиваюсь к Райвену и вижу, как за его спиной стоит в совершенном ужасе от происходящего мама.
— Мама, — шепчу я и понимаю, что в голосе прорезается истерическое всхлипывание.
— Далия, что здесь происходит? Почему ты визжишь и скачешь, как полоумная? И что это на тебе надето? Райвен, я не видела дочь полгода после того, как вручила вам на попечение, и что я вижу? Она в рванье, изуродована пирсингом и с какой-то слизью на лице? — мать брезгливо поджимает губы.
А мне не хватает воздуха. Горло сводит судорогой, словно оттуда пытаются вырваться слова, но что-то им мешает. Чувствую, как болезненная гримаса кривит лицо, и слезы подступают к глазам. Я лучше умру прямо сейчас, чем расплачусь. Почему со мной так? Чем я это заслужила? Вся радость от встречи с мамой сдувается, лопается пузырями в лужах. Когда я увидела ее, я на мгновение почувствовала себя защищенной, почувствовала, что могу прильнуть к ее плечу и ощутить покой дома. А сейчас смотрю в окно на бьющиеся на ветру тонкие ветки и чувствую себя одной из них.
— А знаете, что, — начинает Тейт, делая шаг вперед и взяв меня за руку.
— Никто не может приходить сюда и обижать кого-то, — добавляет Эрика.
— Разве в приличном обществе допускается отчитывать детей на людях, леди Солано? — сладким как мед голосом говорит Лиам.
Остальные молчат, но я чувствую, как они сдвигаются плечом к плечу за моей спиной. Даже Микаэлла.
— Леди Солано, вы заставляете меня жалеть, что я пошел против правил и позволит вам увидеться с дочерью. Я был уверен, что вы поддержите ее перед игрой. Скажите, как гордитесь ей и ее уникальным талантом. Заметите, как она выросла и повзрослела.
Райвен стоит чуть впереди нас, как вожак, как защитник, и за его спиной, рядом с сокомандниками мне, действительно, становится легче.
— Да, мама, — говорю я и чувствую, как во мне зреют какие-то очень важные слова, — когда полгода назад я тебе говорила, что я справлюсь, на самом деле это значило «я буду леди Солано». Но теперь я могу сказать «я справилась», и это значит «я пытаюсь понять, кто я».
— Тише, тише, — шикает на меня мама, взмахнув рукой.
Узнаю это движение и этот звук. Всю мою жизнь, стоило мне только засмеяться или заплакать, быть слишком веселой или сказать что-то, что, по мнению мамы, я говорить не должна была, как под ухом звучало это «тише, тише». Меня накрывает волной злости. Хочется сделать что-то плохое, чтобы ей стало также неприятно, как было мне. Я люблю маму, но сейчас я зла.
— Кстати, что ты скажешь на это, ма? Достойно леди Солано?
Задираю наверх свитер, оголив грудь и татуировку. Хочу быть дерзкой, наглой, может быть, даже вульгарной. Хочу шокировать. Мика хохочет, аплодируя, и я чувствую себя не просто темной. Я чувствую себя классной.
— Далия, прикройся! — кричит мать.
Я смеюсь, обнимая Тейта и прижимаясь к нему. Металлическая отделка на куртке царапает тонкую кожу груди, но мне сейчас все равно. Только откуда-то из глубины накатывает головокружение.
— Познакомься, мама, это мой парень. Не приятель, с которым мы держимся за ручки, и не муж.
Висну на Тейте уже не для того, чтобы позлить маму, а потому что в голове все кружится.
— Как, мам, ты мной гордишься? — спрашиваю я и чувствую, как по лицу текут слезы.
Она ахает, всхлипывает, застыв в дверях. Микаэлла уже не смеется, а Джин поправляет мне свитер. Слежу за происходящим, но как-то отстраненно, будто через толстое стекло.
— Это истерика, — говорит Райвен. — Леди Солано, мне жаль, что ваш визит прошел не лучшим образом, приходите на игру поболеть за дочь. Ей это нужно. А сейчас, простите, у нас дела. И там, за дверью, женщина попросите ее зайти.
Он отворачивается, больше не уделяя матери времени, и она, потоптавшись, покидает гостиную. А через мгновение входит приятная женщина в годах.
— Да уж, ну и грязь, — качает она головой. — Кристалло Проперо!
Я проваливаюсь в темноту и прихожу в себя уже на кровати в комнате. Кто-то разул
