— Ириш, во сколько твой бар открывается? Зайдешь и напишешь заявление об увольнении. Мы сегодня перед отъездом еще должны успеть заехать к моим родителям. Так что давай-ка ты вещи собирай, — между делом сообщил Герман, глядя на часы. — Сейчас твою маму дождемся и пойдем.
Иринка аж омлетом подавилась.
— Зачем к твоим родителям? — испуганно спросила она.
— Ну, как зачем? Знакомиться, — безмятежно улыбнулся он.
— Так мы знакомы, — она опустила глаза.
Герман снисходительно посмотрел на нее.
— Трусишь?
— Конечно, трушу, — опустив голову, призналась она. — Они же знают про Гошу.
Герман нарочито вздохнул.
— Ну вот, а сначала такая бойкая, смелая была, — подколол он ее, поднимая ее лицо за подбородок и нежно смотря на нее. — А теперь совсем расклеилась. Что с тобой случилось, Ириша?
— Ты со мной случился, — проворчала она. — И вообще, ты где был целый месяц? Я уж испугалась, что ты совсем не приедешь, что тебе все равно, что ты там с Катей своей…
И опять ему пришлось обнимать ее и успокаивать.
— Ириш, мы с тобой оба наломали дров, — сказал он ей тихо. — И ты наломала, и я наломал. Давай попробуем начать все с чистого листа. Без всяких разборок и выяснения, кто из нас виноватее. Только мы с тобой вдвоем, никаких Кать и никаких Гош. Ну как, согласна?
Она молча закивала головой.
— Давай не будем усложнять свою жизнь еще и ревностью. Нет никакой Кати, давно уже нет, мне никто не нужен. Кроме тебя. Только у меня условие, — в голосе Германа опять зазвенела сталь. — Ты закрываешь эту сессию на «четыре» и на «пять». А уж потом что хочешь, то и делай. Не хочешь учиться — иди в официантки, но только не здесь, за пятнадцать тысяч, а в Москве. Или если захочешь в другой ВУЗ — я тебе лично помогу перевестись. Но чтобы сессию закрыла, иначе я с тобой очень сильно поругаюсь. Поняла меня?
— Почему это я не хочу учиться? — возмутилась Иринка. — Я очень хочу! Я просто поняла, что ты меня не простишь и будешь и дальше игнорировать. И единственный способ достучаться до тебя — бросить институт. Потому что этого ты мне сделать никогда в жизни не разрешишь и обязательно приедешь за мной. Только я очень боялась, вдруг ты меня разлюбил и тебе уже все равно… И мне придется работать в этом баре еще почти год… Ты на меня не злишься?
— Ты не поверишь, все знали, что ты бросила институт, но мне сказать забыли, — усмехнулся Герман. — Не иначе как боялись. Ты права, моя совесть меня бы со свету сжила. И мои родители, и твои мама и брат еще бы и сверху наподдали. Так что деваться мне теперь от тебя некуда, тебе от меня тоже, давай попробуем просто быть вместе и быть счастливыми.
Когда через десять минут Лариса Николаевна зашла в квартиру, она застала Иринку и Германа на кухне, они пили кофе, смеялись и не сводили друг с друга влюбленных глаз.
Ирина
Две недели, оставшиеся до Нового года, Иринка пахала так, что ей не хватало двадцати четырех часов в сутки. Несданные вовремя контрольные, лабораторные, рефераты и практические работы в неимоверном количестве отнимали у нее все силы и время. Герман ей был не помощник: он сам целыми днями напролет пропадал на работе. Иринка и Герман существовали в состоянии жесткого цейтнота. Встречались дома за поздним ужином, не раньше восьми вечера, причем Герман всегда что-то читал вполглаза за столом или проверял какие-то работы. После ужина они вдвоем обычно пытались посмотреть какое-нибудь кино, но Герман опять читал, а Иринка быстро засыпала под работающий телевизор. Утром они пытались вставать раньше, чтобы какое-то время посвятить личной жизни, потом Иринка готовила на скорую руку завтрак, и Герман обязательно в любую погоду выходил на пробежку.
Им катастрофически не хватало времени друг на друга, у них даже не получалось вместе пообедать в институте. Иринка сильно страдала от того, что они теперь постоянно порознь, жаловалась Герману, на что он с бесконечным спокойствием уговаривал ее потерпеть, обещая, что после сессии они вдвоем обязательно выберутся на несколько дней куда-нибудь в горы. У Иринки не было загранпаспорта, но Герман и не рвался в Европу, а девушке было все равно, куда ехать, лишь бы быть с ним вдвоем.
30 декабря после обеда Иринка наконец-то на морально-волевых сдала последний зачет и даже поставила в деканате заветный штампик о допуске к сессии. Счастливая до невозможности, она летела по институтским коридорам и думала о грядущем празднике, который они с Германом решили отмечать вдвоем, отказавшись от многочисленных приглашений. Нужно нарядить елку, нужно купить Герману подарок, нужно купить горошек для оливье, нужно…
Иринка настолько погрузилась в свои планы, что, дойдя до кабинета Германа, сразу распахнула дверь, забыв постучать.
Он сидел на своем столе с напряженным выражением лица, а рядом с ним, чересчур близко, стояла эффектная брюнетка, явно не студентка, а, скорее, преподавательница, которая улыбалась ему нежно и призывно, наклоняясь к его лицу. При этом ее рука лежала у Германа на плече.
— Ой, извините, что без стука, — на автомате извинилась Иринка, резко тормозя.
Брюнетка повернула голову и заморозила Иринку своим высокомерием. Но руку все-таки сняла, правда, не сразу.
Герман посмотрел на Иринку и улыбнулся ей, но улыбка у него получилась какой-то чересчур сдержанной, и это не понравилось девушке.
— Ириш, что хотела? — спросил он ее. И голос его, хриплый и слегка придушенный, тоже ей не понравился. Можно подумать, они тут целовались так страстно, что он говорить нормально не может!
Иринка почувствовала, что сама сейчас потеряет дар человеческой речи, а вместо этого зашипит, как кошка. Но все-таки справилась с собой.
— Я сдала последний зачет. Все, до 3 января я совершенно свободна! — гордо заявила она, делая шаг к нему навстречу, но он тут же остановил ее движением руки, запрещая подходить ближе.
— Ириш, ты езжай домой, не жди меня, ладно? Я постараюсь сегодня пораньше приехать. У меня еще сегодня консультации. Все, на связи, пока.
И даже не поцеловал ее!
Иринка последний раз окинула пристальным взглядом подозрительную посетительницу, молча развернулась к двери и вышла, однако дверь только прикрыла.
— Это и есть твоя студенточка? — успела услышать насмешливый голос.
— Кать, давай ближе к сути, — опять странный голос Германа. И все, этого было достаточно, чтобы Иринка вся вскипела от ревности и возмущения. Не разбирая дороги от выступивших на глазах слез, она рванула на улицу, и лишь там, на холодном воздухе, немного пришла в себя.
Быстро достала телефон, на всякий случай проверила его — ни одного сообщения ей вдогонку, пусто. Ну, раз ему нечего сказать, то и она ничего писать не будет!
Из-за предновогодних пробок она поехала на метро, а потом долго тряслась в переполненной маршрутке. Когда, наконец, добралась до дома, то просто упала замертво на кровать и хорошенько прорыдалась, жалея себя, выплескивая все напряжение, скопившееся в ней за эти безумные две недели. А потом и вовсе уснула.