безоружной в покои короля?
– Так где ты был?
– Мне нужно было встретиться с олухом, которого Данте оставил присматривать за Изолакуори.
– С Таво?
– С ним, – бурчит Юстус.
– Лоркан его еще не убил?
– Удивительно, но нет. Он до сих пор надеется, что Таво приведет его к тебе.
– Кстати, об этом: моя пара теряет терпение.
Уголок губ Юстуса приподнимается.
– Нельзя потерять то, чем ты никогда не владел.
Я ухмыляюсь.
– Жестко.
– Но правда. По шкале от одного до десяти, каковы мои шансы пережить гнев твоей пары?
– Десять – это ни единого?
Юстус кивает.
– Девяносто восемь. Девяносто девять. – Хотя я говорю шутливо, такова печальная правда. – Но если ты вернешь меня ему…
– Я пока не могу, Фэллон. – Он роняет взгляд на носки сапог, таких же потертых, какие были у целителя.
– Послушай, я понимаю, почему ты меня здесь держишь.
Он впивается в меня взглядом, между бровей образуется складочка, словно мои слова вызывают у него недоумение, что, признаться, как-то странно, ведь ему известно о пророчестве Бронвен.
– Знаю, именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мериам? Почему вы не можете перенести ее в другое место?
Складка становится меньше, но не исчезает. Полагаю, учитывая его склонность к интригам и преклонный возраст, морщины неизбежны.
– Она не может уйти.
– Почему? Она не верит, что я его прикончу? Может, я и не внушаю особого доверия, но во мне отваги выше крыши.
Его губы нежно улыбаются.
– Не растеряй эту отвагу, порой именно она спасает. Что касается твоего вопроса… Я неверно выразился. Дело не в том, что она не может уйти, а в том, что не хочет. Верь или нет, но эта женщина дорожит тобой.
Определенно, поверить трудно. Мы не так уж много времени провели вместе. И да, хотя кровь, может, связывает нас с людьми биологически, но если мое детство чему-то меня и научило, так это тому, что биология не влияет на то, кого мы впускаем в наше сердце.
Я встаю и протягиваю руку.
– Дай мне клинок.
– Чем это закончилось в прошлый раз?
– Для меня закончилось лучше, чем для Дардженто и Данте. – На губах расплывается самодовольная ухмылка при воспоминании о кинжале, торчащем из глаза короля.
Юстус вздыхает, но уголки напряженных губ слегка приподнимаются.
– Теперь он объестся неббенский порошок. – Из-за ошибок в речи я предполагаю, что Юстус перешел на шаббинский. – Так что с нападение надо повременить.
Иными словами, его организм не пропустит внутрь железное лезвие.
– Надолго?
– На день. Или два. Когда запах станет в норме, Мериам проведет урок в хранилище, а я запру изнутри.
При мысли о том, что меня закроют в бронированном сейфе вместе с Данте, накатывает клаустрофобия. Впрочем, Мериам тоже там будет. Вероятно. Если только…
– Нас четверых, Фэллон, – говорит Юстус.
Я потираю шею, пытаясь унять хаотичные удары сердца.
– Откуда Данте узнал о кинжале?
– Ластра видел, как Вэнс выскользнул из королевских покоев.
– То есть… дотторе Ванке?
Юстус склоняет голову, отчего пряди волос падают на плечо. Кажется, будто он чего-то ждет. Вот только чего, я понятия не…
Погодите. Он подразумевает… О, боги!
– Вы хотите сказать, что Ванке на самом деле Вэнс?
В глазах Юстуса пляшут искорки, похожие на огни канделябра: он явно наслаждается моей недогадливостью.
– Да, Фэллон.
– То есть тот самый лидер повстанцев?
Он улыбается и добавляет фразу, от которой взрывается мозг, а челюсть отвисает ниже, чем в тот день, когда Феб привел меня в хранилище Акольти.
– То есть мой сын.
Глава 26
Его сын? Мой… мой дядя? Ну своего рода.
Как нонна могла от меня скрыть?
– Но его уши…
И вновь в глазах Юстуса сверкают веселые искорки.
– Его мама не Церера.
Я думала, что ниже моя челюсть отвисать не способна, но, очевидно, я недооценивала гибкость своих лицевых связок.
Превеликий Котел! Мой дядя – известный повстанец.
Внезапно перед мысленным взором всплывает его лицо, кровавая рана на шее, и я себя поправляю: он был известным повстанцем. Кажется, мое потрясение немного отвлекло дедушку от скорби, но он наверняка ужасно страдает.
– Я сожалею о вашей утрате, Юстус. Я бы обязательно его спасла, если бы… если бы вы с Мериам научили меня хоть чему-нибудь полезному.
– Он жить, Фэллон. Впереди долгое восстановление, но он выживать.
У меня так округляются глаза, что почти выкатываются из орбит. Мозг окончательно взорван.
– Да из вас так и прут откровения.
Усталая улыбка смягчает жесткие черты его лица.
Я хмурюсь, внезапно кое-что осознав.
– Энтони знает Вэнса. Как он его не узнал?
– Мериам красить лицо.
Он хочет сказать, что Мериам замаскировала Вэнса?
– Я знаю, как он в действительности выглядит?
– Нет. Я стараться, чтобы пути не пересекаться.
– Почему?
– Потому что ты нравиться ему. – Юстус переводит взгляд на спиралевидные полки с бутылками. – Он очень пылкий.
Я настолько ошеломлена, что вертящиеся на языке вопросы скапливаются, подобно рыбацким лодкам у тарелекской пристани.
В конце концов мне удается выровнять череду мыслей.
– Вы скрываете еще каких-нибудь маленьких Росси?
– Нет.
Некоторое время ни один из нас не произносит ни слова, однако затем поток вопросов замедляется, и я озвучиваю первый:
– Ранее, когда я шла в покои Данте, я дотронулась до стены туннеля, и они задрожали. Почему?
– Потому что покои под океан. Змеи тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдавать твое местонахождение воронам в Тареспагия.
– Ну вот, а я-то надеялась на обратное. Знаю, знаю… эгоистично с моей стороны. Мне нужно избавиться от Данте, чтобы предотвратить крушение мира, или что там произойдет с Люче, если этого не сделать… – Я в триллионный раз обдумываю пророчество, разбирая каждое слово, каждый слог, каждую согласную. – Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?
– Потому что в кровь Данте магия Мериам, а вороны не могут навредить твой род. Это было… как сказать? – Он затрудняется с объяснением, поэтому, понизив голос, заканчивает на лючинском: – Условием, которое поставила королева Шаббе Мара – или Морриган, как ее называют вороны, – когда дала людям способность перевоплощаться. Своеобразная гарантия того, что созданная ею раса не восстанет против нее.
В сознании загорается свеча, проливая свет на все разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мериам в ночь освобождения моей магии.
– Лор не потерял человечность, обезглавив Марко, потому что тот не был кровным сыном Андреа.
Юстус кивает, хотя это и не был вопрос.
– Он признал его своим наследником, только чтобы умилостивить жену, которая угрожала Лазарусу.
У меня округляются глаза.
