звание», хотя гражданские не носили никаких знаков отличия, а когда речь зашла о женах, то «фрау унтер-регирунгсрат Шмидт» по немецкой традиции стала сочетаться с «миссис подполковник Робинсон». Даже молодежь начала осознавать свое положение; один маленький мальчик сказал своему товарищу по играм: «Кто у тебя папа? Мой – важная шишка»[51]. За столовую и билеты, конечно, взималась плата, но она была невелика по сравнению с расходами или жалованьем; выпивку и табак приходилось покупать, но и то и другое не облагалось пошлиной. В повседневной жизни практически не было повода тратить деньги; даже места в театрах и кинотеатрах обычно были бесплатными. В немецких магазинах мало что можно было купить, а если и можно, то в столовых такое же предлагалось по сниженным ценам. Кассиров называли «самыми одинокими людьми в Германии»: так редко приходилось вытягивать из них деньги.
То, чего добились, на самом деле было логическим завершением теории «каждому по потребностям» (или, скорее, по функциям). А поскольку все рутинные работы выполнялись немцами, в сообществе Контрольной комиссии не было низших классов. Правда, «другие чины» не могли (во всяком случае, до 1947 года) пользоваться офицерскими клубами, но даже «другим чинам» кто-то выполнял работу по дому. Англичане и американцы воссоздали в Германии существование среднего класса, которое война приостановила в их странах; иногда возникало подозрение, что русские, напротив, переживали все это впервые.
Такая зависимость от ранга для получения льгот от властей неизбежно приводила к злоупотреблениям. Люди, из добрых или недобрых побуждений стремящиеся заполучить привилегии, на которые они не имели права, добивались благосклонности тех, кто мог их предоставить. Младшие офицеры, занимающие административные должности, получая те или иные просьбы от своих друзей или начальства, испытывали значительное смущение, если не искушение. Слишком большое значение приобретала «сеть старых друзей»; способность что-то «достать» или «уладить» становилась предметом неоправданного уважения. И, как ни парадоксально, шаги, направленные на устранение злоупотреблений, зачастую имели обратный эффект, потому что всегда трудно сформулировать в общих чертах правило, по которому можно четко отделить плохое от хорошего. Чтобы не мешать полезной работе, административным работникам все чаще требовалась полная свобода действий. Как бы то ни было, попытки проводить ту или иную политику, не нарушая ни одного правила, требовали немалой изобретательности.
Главные центры были сильно удалены друг от друга, поэтому большое значение имела быстрота сообщения между ними, но немецкий транспорт пока нельзя было использовать в обычном режиме, а машины союзников, к тому времени уже изрядно потрепанные, быстро портились в руках немецких водителей и механиков. Таким образом, задача добраться из одного места в другое к определенному времени стала чем-то вроде игры «змеи и лестницы».
Чем заполнить свободное время? Это представляло собой еще одну проблему – особенно для тех, кто находился вдали от больших городов. Жизнь многих из них была далеко не радостной. Помещения для расквартирования, как правило, оказывались неудобными, зимой в них было холодно; столовые оставляли желать лучшего. Так, одну армейскую столовую под Гамбургом описывали как место, где «холоднее, чем в лагере для военнопленных». Книг на английском языке и возможностей для развлечений было немного. Благородную попытку восполнить этот пробел предприняли англоязычные кинотеатры и театры, предоставляемые различными благотворительными ассоциациями (ENSA, AKC и т. д.), но им не удалось добиться этого в полной мере. Больше всего повезло любителям музыки, которые получили привилегированный доступ к немецким оперным театрам и концертным залам. Возможно, основной проблемой в первые месяцы было ощущение непостоянства; не было смысла устраивать какие-нибудь громоздкие мероприятия, чтобы как-то обустроить свой досуг, если ожидалось, что через несколько месяцев человек вернется домой или будет переведен в другое место. Это может объяснить, почему все больше людей не предпринимали серьезных усилий, чтобы исправить свое незнание немецкого языка, которое являлось одним из самых ярких недостатков британского и американского персонала в органах контроля. Общеупотребительной стала лишь горстка слов, например, «kaput», «gar nichts», «g'rad aus», «fair», «gentleman's agreement» и «gehandi-capped». В сложившихся обстоятельствах самым простым выходом из затруднительного положения становились алкоголь или танцы. Если бы было много работы, проблема не стояла бы так остро, но объем работы был (за исключением первых месяцев) распределен неравномерно. В конце 1946 года кто-то сказал: «Эта организация похожа на министерство в первые годы войны; на самом верху все перегружены работой, в то время как большинству подчиненных нечем заняться». Говорить здесь о провале децентрализации – значит упустить самую суть. Децентрализация ведет только к хаосу, если до того, как она начнется, не будут заложены основные принципы. Это можно сделать лишь на самом верху. Но в Германии ситуация в силу многих причин менялась так быстро, что едва успевали заложить какой-нибудь набор принципов, как он становился неприменим и его приходилось пересматривать. И конечно, в Германии, как и везде, были те, кому не хотелось много работать.
Эта эмигрантская община жила в основном для себя и практически не общалась с немцами. На нижних уровнях, конечно, офицерам приходилось регулярно иметь дело с немцами в сфере бизнеса, но в высших штабах германские коллеги появились лишь позднее. Общение на этих уровнях почти полностью велось между англичанами (или американцами) на английском языке; работа заключалась в согласовании действий с другими заинтересованными подразделениями (включая те, что находились на родине) и составлении необходимых инструкций для передачи вниз по цепочке.
Контакты с немцами вне официальных часов слишком часто ограничивались официантами, водителями и прочим обслуживающим персоналом. Причин тому было несколько, и официальный запрет на тесные связи с местными (который, так или иначе, был отменен 14 июля 1945 года) был одной из наименее важных. Лишь немногие офицеры свободно говорили на немецком языке (хуже всего им владели административные работники, хотя именно в нем испытывали самую большую, притом ежедневную, потребность). Многие терпеть не могли немцев, считая их виновниками войны и многочисленных зверств нацистского режима; они и сами не желали более тесных контактов. Те, кто приезжал в Германию позднее и не видел следов немецких преступлений в Европе, испытывали не такие сильные эмоции. В некоторых районах (в частности, в районе зональной штаб-квартиры) местные жители состояли в основном из крестьян и мелких лавочников, среди них также было немало немцев, которые по тем или иным причинам не хотели общаться с союзниками. Поскольку англичане и американцы привозили собственные продукты, пришлось ввести строгий запрет на передачу немцам союзнических пайков (за исключением тех, кто на них работал), и это, в сочетании с уважением к чувствам антигерманских элементов, привело к запрету на развлечения для немцев
