точно так же, как и современные инженеры, строящие дороги на неровной поверхности: проложил тропу по западной стороне луга, где тот немного повышался. Сама дорожка была в том месте более или менее горизонтальной, а ее края с обеих сторон подрезаны так, что ее не было видно ни с юга, ни с севера, пока ты к ней не приближался; таким образом, она не портила вид этого прекрасного луга. Для тех времен это была серьезная работа, поскольку по мере подъема по склону дорожка углублялась более чем на человеческий рост. Она всегда смотрелась очень ухоженной и красивой – даже сейчас, когда вся заросла травой. Мне казалось очевидным, что дорожку проложили тогда, когда люди мыслили более масштабно, нежели сейчас. Была ли эта тропа отражением мыслей Хроллауга, сына ярла Рёгнвальда с Мёра? Этого не знал никто.
К северу от Сюдюрхуса находилась старая-престарая калитка, от которой вела тропинка к Хали, – настолько древняя и заросшая к тому моменту, когда я достиг сознательного возраста, что я ее даже не замечал, пока мне не показали. Когда Стейдн переносил хутор, проложили новую тропу к Хали, немного восточнее старой. Я не знаю, забросили ли старую дорожку с появлением новой, или же, пока в старом доме еще кто-то обитал, по ней продолжали ходить.
В Сюдюрхусе одно время жил брат моей бабушки Гисли Тораринссон – человек крепкого телосложения, умный и обладающий даром ясновидения. Гисли как-то заметил неизвестного человека, который прошел по дорожке от калитки Сюдюрхуса вверх к Хали, потом исчез в кузнице, откуда затем вышел и пошел вниз по той же тропе. Гисли отчетливо видел, что этот человек не из нашего мира. Не помню, как часто ему являлось это видение. Гисли был правдивым человеком, реалистом и в меньшей степени фантазером, чем кто-либо другой.
Примерно пятьдесят лет спустя другой ясновидец, проживающий в Хали, уроженец другой местности, никогда не слышавший о видении Гисли, нередко замечал, как по той же тропе бродил неприятного вида незнакомец. К тому времени по ней не ходили уже как минимум лет сорок. Видения Гисли не казались такими значительными, чтобы держать их в памяти. Но о них вспомнили, когда новый хозяин рассказал об увиденном.
– Что это было? – спросили его хуторяне.
– Что-то да произошло, – сказали другие.
– Это – тот умерший, который никак не отлипнет от старого Сюдюрхуса, старой дорожки и старой кузницы в Хали?
– Не знаю, что и думать об этом, но здесь точно что-то было.
О том, как Сюдюрхус был заброшен, у меня остались лишь нечеткие детские воспоминания. Я сидел в Хали в бадстове, на улице ярко светило солнце, и мне захотелось выйти на улицу. Что было потом, в памяти не сохранилось, помню только, что захожу в бадстову Сюдюрхуса, откуда вынесли все, кроме досок, которыми были обшиты стены. Внутри играли какие-то дети, в том числе жившая там маленькая девочка, чья семья готовилась к переезду. Девочка была лишь немногим старше меня. Я часто на нее смотрел – мне она казалась красивой, и мне стало тоскливо от того, что ей придется уехать. На этом воспоминания заканчиваются.
После этого Брейдабольсстадюр превратился в одиночный хутор, а холм, у подножия которого Стейдн когда-то построил дом, стал одной из тайн Сюдюрсвейта. Никто не знал, как появился этот холм, единственный на лугу. Луга в наших краях были настолько красивы, что ими можно было любоваться бесконечно. За ними, словно продолжая их великолепие, простиралась Лагуна. Она была совершенно неподражаема в тихую погоду и еще прекрасней, когда на нее налетал ветер.
Наш луг имел треугольную форму, немного спускаясь по склону на юг и юго-запад. Хали находился в его северном углу, Герди – в восточном, а Брейдабольсстадюр – почти в западном углу треугольника, чуть на восток. Герди располагался ниже, и от него хуже всего было видно море. Лучший вид открывался из Хали, находящегося выше других хуторов. Смотреть из Хали на океан было сплошным удовольствием.
Я достаточно рано понял, что знаю стороны света лишь приблизительно, и это вызывало у меня неудовольствие, поскольку очень хотелось достичь точности в этом вопросе. Направления и расстояния – это было первое, что, как я помню, мне хотелось изучить со всей скрупулезностью.
Но проще сказать, чем сделать. Я постепенно начал разбираться в расстояниях, высчитав, что один более-менее широкий шаг взрослого человека равняется полутора локтям, а два шага – трем локтям, или одной сажени. Но я был ребенком, и мне нужно было тянуться, чтобы пройти сажень в два шага. Но тянуться на какую длину?
В Хали мне удалось раздобыть палку, служившую меркой. Я знал, что ее длина составляет один локоть. Я поднялся с палкой на северный край холма за хутором и отмерил три локтя, после чего, вытягиваясь вперед, сделал два шага, чтобы покрыть это расстояние. Для этого мне пришлось тянуться изо всех сил. Но, как бы то ни было, пройти сажень в два шага мне удалось. Ура, я это сделал! После этого я стал отрабатывать длину шагов, постоянно посматривая в сторону дома, а также хутора Герди – не видит ли кто меня. Если мои эксперименты заметят, то по всей местности будут говорить, что «этот Бергюр совсем сдурел» – ведь после моего памятного похода в церковь достаточно было самой малости, чтобы поднять меня на смех.
Но я должен это сделать! Я отмерял на земле меркой двадцать один локоть, потом делал длинные шаги, а затем проверял, совпадает ли пройденный мной путь с отмеренным расстоянием. Так я продолжал тренироваться, всегда поглядывая в сторону домов, пребывая в постоянном волнении, пока мне не удалось достичь одинаковой длины шагов и они не стали совпадать с меркой. Тогда я побежал домой и вернул мерку на прежнее место. Я потом еще много раз отрабатывал шаги, но только там, где меня не было видно.
Ну вот, теперь я научился измерять расстояния. Впрочем, было ясно, что эти измерения не точны. Если на пути оказывались холмики, я прикидывал, на сколько мне нужно уменьшить шаги в зависимости от их высоты и ширины и угла наклона, и всегда старался в ходе измерений идти, по мере возможности, по такой прямой линии.
Но меня коробило, что я не мог свободно пользоваться этим приобретенным знанием: чтобы проводить измерения, мне приходилось делать очень большие шаги. Люди, увидев это, сказали бы: «Посмотрите, что за придурок!» Тем не менее я измерял и измерял, когда была возможность скрыться от человеческих глаз.
Каким-то
