бы на весь императорский род навечно. Да и любил он Императрицу больше жизни. Поэтому и сказал: они с женой удаляются на покой, оставляя Небесное Царство старшему сыну, то есть мне.
Император вновь печально вздохнул и продолжил:
– На деле же Император с Императрицей замуровались в Пещере Тысячи Казней. Отец считал, что должен делить со своей женой не только счастье, но и ее проклятие. Наша драгоценная сестра Сюньгэ ушла за ними и основала монастырь у подножия той горы, в недрах которой скрыта Пещера. Она все надеется, что однажды мать и отец пройдут свое искупление и вернутся. Молится о них каждый день Великому Будде.
Император замолкает, а тишина становится еще гуще. Кажется, кто-то всхлипывает. Обвожу всех взглядом и замечаю – Хушэнь! Неужели циничного Тигриного Бога проняло?
– Какая трогательная история любви, Ваше Величество, – бормочет он. – Но при чем тут Бесовка, которую мы изловили сегодня?
– А при том, господин Хушэнь, – говорит Император, – что каждый из нас несет в себе частицу беса от матери. Несмотря на обряд очищения, полностью избавиться от бесовской ци в наших меридианах не удалось. Но Небесный Огонь, переданный нам отцом, так силен, что способен противостоять ей. Небожители более низкого уровня и ранга не обладают такой духовной силой, их огонь слаб. И когда наши энергии смешиваются с их, например в процессе зачатия ребенка, то сила беса перетекает в того, кто более слаб. И воплощается, – он кивает на пластающуюся по полу Чжао Лань, – в человекоподобное существо…
– Да, – вклинивается в разговор Фэн Лэйшэн, – но поскольку слабое тело быстро разрушается под воздействием темной энергии, эта тварь вынуждена находить себе новые и новые сосуды. Прыгать из одного младенца в другого. Оттого и трудно было отследить ее на протяжении стольких лет.
– Верно, – кивает Император и оборачивается к своему родственнику. – Поэтому ты, брат, виноват лишь в том, что забыл о проклятии нашей семьи и вступил в связь с той служанкой.
– Но… я… – бормочет князь Ин Цзици. – А как же твое право первой ночи? Это же ты велел дать Минчжу отвар из ярко горящих ягод!
Ярко горящие ягоды? Да вы проказник, Ваше Величество! А без них Минчжу, значит, не хотела быть вашей? Нехорошо как-то выходит, венценосный вы наш.
Император бледнеет и нервно кусает губы. Ну да, его Третий Брат никогда не отличался умом и рассудительностью, а тут такое давление – вот и выдал семейные тайны. Как забавно!
Я хмыкаю, отправляя в рот очередную вишню.
– Право первой ночи? – включается в беседу Императрица, выхватив, как всегда, именно то, что беспокоит ее больше всего. – И часто ты им пользовался?
Император совсем не по-императорски елозит на месте под ошарашенными взглядами родных, осуждающими – моих стражей, насмешливыми – чудовищ.
– Случалось, – честно признается он, понимая, что юлить и прятаться больше не получится.
– Как часто?! – Императрица сжимает подлокотники своего трона так, что, кажется, они вот-вот треснут. Должно быть, представляет на их месте шею своего благоверного. Меня это забавляет, хотя еще недавно я и сама хотела убить своего мужа.
Бросаю взгляд на Фэн Лэйшэна. Прекрасен, холоден и невозмутим. Интересно, он тоже подумал о нас? Кривлю губы в улыбке – похоже, мне начинает нравиться личина Дайюй Цзиньхуа. Это куда лучше, чем быть слабой и нежной Жу Сюли, и уж тем более лучше, чем Никчемной Ю.
А еще теперь мне не нужно выбирать между ними: День не может существовать без Ночи, на то они и братья. И сейчас я не могу сказать, кто из них мне дороже. Один вроде бы убил, но до этого прыгнул за мной в Котел Перерождений. Второй тоже поднимал на меня меч и вершил надо мной суд. Здесь, в этом зале. Они оба виноваты передо мной.
От размышлений о братьях меня отвлекает бормотание Императора:
– Понимаешь, милая… Это такая древняя родовая традиция… Я не мог…
Милая? Он назвал Императрицу милой? Прямо чувствую, как накренилась ось Девяти Небесных Сфер. Ей такого не удержать!
Кажется, даже в угольных глазах Фэн Лэйшэна мелькает усмешка. Все знают, как Император относится к Императрице: у нее на глазах увивался за девицами всех сословий, не брезгуя даже служанками. И право первой ночи тому доказательство. Уверена, он придумал его сам.
– Отвечай прямо: эта Бесовка – она твоя или нет? – Ее Величество закипает. Вот-вот взорвется. Я невольно юркаю за широкую спину Пепла, цепляюсь за его каменные плечи и чуть высовываю любопытный нос.
– Ой, кажется, я испачкала тебя вишней…
– Пусть все думают, что ты расцарапала мне плечи.
Наш диалог – на грани слышимости.
– Я не знаю, – уныло разводит руками Император. – Это же была только одна ночь. Потом… Потом она была с моим братом, и не раз.
Немногочисленные зрители, которые обычно стараются не подавать голос, шепчутся. Император – грозный и беспощадный правитель – вжимает голову в плечи.
Я усмехаюсь: как судить меня – истерзанную, сломленную, запечатанную – так ты был герой. Даже забыл в тот момент, как когда-то целовал мои волосы и звал Луной Своего Сердца. Лживый лицемер! Вертится теперь, как угорь на раскаленной сковороде. Смотреть на него смешно и… неловко. За него. Мне.
Положение спасает Юэ Ту. Он выступает вперед и произносит строго:
– Есть способ узнать.
И смотрит прямо, без трепета и преклонения. Это обескураживает каждый раз: Юэ Ту выглядит как прелестный мальчик не старше десяти лет. Каждому, кто видит в первый раз эти огромные алые глаза и почти прозрачное тело, хочется обнимать и защищать его. До тех пор, пока Зайка не покажет свои зубки и не объяснит наглядно: сюсюкать с древним чудовищем – себе дороже.
– И вы расскажете о нем, о Великий Целитель? – снисходит до просьбы сам Император.
По губам Юэ Ту скользит довольная ухмылка: он любит почтение и лесть.
– Могу, но это непросто. Нам ведь нужно будет заставить говорить кровь. Вы готовы, Ваше Величество?
Император, поразмыслив, кивает.
– А вы, князь? – обращается Лунный Заяц к Третьему Брату.
Тот не так уверен, но ему ничего не остается, как кивнуть.
– Тогда отриньте чины и гордость и подойдите сюда.
Император явно раздавлен.
Что, не нравится роль подсудимого? Не нравится доказывать свою невиновность? Почувствуй это на своей шкуре. Я же предупреждала, но ты мне не верил. Вкушай теперь. И да, я злопамятная.
Однако он встает и идет к Юэ Ту. Раззолоченные одежды тащатся за ним, как хвост дохлой рыбы – еще поблескивает чешуей, но уже ни на что не годится. Подходит
