её ребенка, не остановил меня, хотя слышал всё, о чем мы говорили.
Я преступила черту. А Вико Ласкане закрыл глаза на мое преступление. Но ребенок… ребенок был жив. Потому что она так захотела. Потому что она обменяла свою жизнь на его.
Глава 27. Он слишком торопится
Корбин Рихтер.
Поверил ли он, скажи ему что он, Корбин, будет ждать встречи с целителем с большим нетерпением?
Рената была необыкновенно тиха, и казалось, даже более погруженной в свои мысли, чем обычно. Она не реагировала на его шутки, и даже не делала вид, что ей интересен разговор, в который пытался втянуть её маг.
И ласковые руки, касавшиеся его спины, в этот раз были холодными.
— Вы точно восстановили свои силы? — встревоженно спросил Корбин. — В обморок падать не собираетесь?
— Не беспокойтесь. Я использую минимум магии сегодня, и в этот раз не тороплюсь.
— Хм, тогда если вы не против, может, прогуляемся вечером в город?
— Разве на вас не покушались недавно?
— Ну… Мы возьмем охрану. Прихватим Эскобаро, Вико… Нет, Вико не надо. Сонди! Менталисты полезнее, чем порой кажутся.
— Стоит ли беспокоить сеньоров ради вашей прихоти?
Вашей прихоти. Обидно так-то. Будто от утренней прогулки получил удовольствие он один. Рихтер попробовал еще один заход.
— А вы слышали о синематогрофе? Совершенно чудесная вещь! Картинки оживают без всякой магии. Во дворце Фоскарини есть синематографический салон, и если мы попросим, оператор…
— Перестаньте, Корбин, пытаться делать вид, что я вам симпатична.
Рената Бьянки
Рихтер неожиданно резко вскочил, из-за чего я едва не упала с кушетки. Он вовремя удержал меня, схватив за плечо, и так и не отпустил. Ну что же за день-то такой. Все хватают, не спрашивая…
— Это абсолютная ложь! — горячо сказал маг. — Вы мне очень нравитесь. Даже слишком. Разве по мне не видно?
Интересно, что мне должно быть видно по полуголому мужчине, который упорно не даёт мне от него отодвинуться? Нет, даже не хочу рассматривать этот вопрос. И Рихтера рассматривать не хочу. Но единственное, куда я могу устремить взгляд, это на его грудь или потолок. И то и другое было бы странно. Поэтому я смотрела в зеленые глаза вытянутыми зрачками, и пыталась понять, как он умудряется выглядеть таким искренним и открытым, в то время как в своих мыслях уже отвел мне роль подозреваемой? Или, что ничуть не лучше, игрушки, с которой интересно повозиться, изучая, как она устроена. И в лучшем случае меня отбросят в сторону. В худшем — сломают.
— Бросьте, Корбин, — я не стала скрывать своего гнева. Стряхнула его руку, и к счастью, он не стал упорствовать и отпустил меня. — Думаете, я не понимаю, зачем вы расспрашивали в больнице Вико обо мне? Или к чему все эти вопросы о целительской магии? Если бы вы хотели моей помощи, то открыто бы её просили. Вместо этого вы ходите вокруг да около, пытаетесь обаять… Думаете, я в вас влюблюсь и покаюсь во всех грехах?
Рихтер вздохнул.
— Это не совсем так. Будем честными. Мне кажется, вы, и не только вы, но и Нери тоже, о многом умолчали, когда вас расспрашивали о моем покушении. И я мог бы вас запугать, Рената, или заставить рассказать всю правду. Возможностей у меня много, как и у Фоскарини. Но мне не хотелось бы вас обижать или причинять вреда. Я надеялся, что вы… со временем доверитесь мне, когда поймете, что у меня нет злого умысла.
Он не сказал ничего, о чём я не подозревала, но в груди всё равно всё сжалось, от обиды, смешанной с разочарованием. Как глупо. Неужели я действительно всё это время тайно желала, чтобы повелитель стихий был мной очарован? Хорошо, что всё не зашло слишком далеко.
— Я тоже буду искренней. Я не имею ни малейшего представления, кто на вас напал, и уж тем более у меня нет резона покрывать преступников. Да, я кое о чем умолчала, но это едва ли вам могло помочь. А вот подставить меня под удар, вполне. Вы хоть понимаете, что значит быть слабым магом без связей и поддержки?! Как страшно знать, что в любой момент те люди, что улыбаются тебе и заискивают, могут назвать ведьмой или кинуть в спину камень? Дело не только во мне или Нери. Все мы, лермийские маги и чародеи, привыкли держать рот на замке. Потому что в любой момент сказанное может обернуться против тебя.
— Почему? Из-за этого дурацкого страха перед малефиками? Я прочитал все книги, что нашёл в библиотеке, об этом «воплощении зла», и убедился, что это всё чушь и суеверия. Магия не бывает плохой. Она может быть опасной, да. Но не плохой и не противоестественной. Всё зависит от людей, что её используют.
Я промолчала. Мы говорили о разном, и были на разных сторонах реки. Да, наверное, его тоже боялись, и он, со своими странными глазами и могущественным даром, отличался от людей вокруг. Но Рихтер не считал свою силу проклятием, и мог не скрывать её. Он просто был собой.
А я… Неважно, был ли мой дар плохим, или была ли я плохой. Никто не будет слушать мои оправдания. Или что я никому не вредила и не убивала. Хватило бы и того, что я могу это сделать.
Рихтер едва ли знал, какие мысли проносятся в моей голове. Но на лице его появилась тревога и сомнение. Во мне ли, или в своих словах.
— Рената? Тебе кто-то или что-то угрожает? Скажи. Я попробую… помочь.
Он как-то совсем легко и почти незаметно избавился от почтительного «выканья», стремительно сокращая между нами дистанцию.
— Почему?
— Я говорил. Ты мне нравишься.
«Ты мне нравишься». Что за этим стоит? «Я тебя хочу» или «я тебя понимаю»… Поддержка или попытка завоевать доверие, ничего не отдавая взамен? В любом случае, звучало совсем не убедительно. И все же если я сейчас уйду от ответа, то дам повод Рихтеру еще глубже влезть в мои дела.
Пусть уж лучше получит, что хочет. И потеряет ко мне интерес.
Я глубоко вздохнула. В моем кабинете, в больнице Святого Антония, всегда пахло цветами, немного пылью, и лечебными микстурами. Здесь воздух был почти стерилен. И мне самой будто не за что было уцепиться. Я отвернулась от мага, бесцельно разглядывая старую, но добротную мебель, солидные корешки книг, слабо шевелящиеся шелковые занавеси на окнах.
— Это не то, чему учат в медицинских школах. Но те, кто
