class="p1">– Она?
– Розамунда. Моя жена. Она здесь.
– Что за чепуху ты несешь?
– Говорю тебе, она здесь. Она стоит на пути. Она меня не пускает.
Марстон говорил мне, что Паулина, должно быть, решила, будто он нетрезв. Поймите, она видела только Эдварда, его лицо и его загадочное поведение. Должно быть, он выглядел в стельку пьяным.
Она села в постели, пронзив его испепеляющим взглядом своих черных глаз, и велела ему немедленно покинуть комнату. Что он и сделал.
На следующий день она потребовала от него объяснений. А он лишь что-то мямлил про свое «состояние».
– Состояние, в котором ты явился ко мне, Эдвард, было возмутительным!
Полагаю, Марстон принялся извиняться, сказал, что ничего не мог поделать, но пьян он не был. Он продолжал настаивать, что видел Розамунду.
– Если ты не был пьян, то сошел с ума, – сказала Паулина.
– Возможно, так и есть, – покорно согласился он.
Тут она не выдержала и гневно закричала на него. Никакой он не сумасшедший, просто совсем не любит ее. Ищет нелепые предлоги, разыгрывает комедию, чтобы не выполнять свой супружеский долг. И в этом, несомненно, замешана другая женщина.
– Так зачем же, по-твоему, я на тебе женился? – спросил ее Марстон.
– Не знаю, – ответила она и разрыдалась.
Потом они с Паулиной, кажется, помирились. Ему даже удалось уверить ее, что он ничего не выдумывал, а действительно видел призрака, и они вместе нашли тому вполне разумное объяснение: он слишком много работает, а призрак Розамунды – всего лишь плод его фантазии, последствие умственного перенапряжения.
Придя к такому выводу, он спокойно провел день. А когда пришло время ложиться спать, вдруг задумался, что дальше? Что еще выкинет призрак Розамунды? Его страсть к Паулине наутро после очередной, проведенной в одиночестве ночи, разгорелась с новой силой и к вечеру достигла апогея. Допустим, это и вправду была Розамунда. Допустим, она придет снова – ох уж эта внезапно проявившаяся склонность к галлюцинациям. Он ведь и сам понимает, что это всего лишь видение, а значит, бояться нечего.
Все же они решили принять меры предосторожности, на случай если ему снова что-то привидится. Может быть, удастся и предотвратить появление призрака.
Он зайдет в ее спальню первым, а потом уж придет Паулина. Это, решили они, должно разрушить чары. А для верности он и в постель первым ляжет.
В комнату он пробрался вполне благополучно.
А подойдя к кровати, вдруг увидел ее (я имею в виду Розамунду).
Она лежала на его месте, у окна, вернее на своем обычном месте – спала невинным детским сном, чуть приоткрыв красиво очерченный рот. Красота ее была безупречна: длинные золотые ресницы слегка касались белоснежных щек; челка переливалась золотыми нитями, а на подушке лежала тяжелая золотистая коса.
Он опустился рядом с ней на колени и склонил голову. Впоследствии он утверждал, что чувствовал ее дыхание.
Так прошло двадцать минут, и Паулина, успевшая переодеться ко сну, вошла в комнату. Ему казалось, что каждая минута длится вечность, а он все стоит на коленях, уткнувшись лбом в подушки. В этой позе его и застала Паулина. Он неуклюже поднялся на ноги.
– Что это ты тут делаешь и почему до сих пор не в кровати? – спросила его Паулина. А в ответ услышала:
– Бесполезно. Я не могу. Не могу.
Он был не в силах сказать ей, что там спит Розамунда. Не мог произнести это святое для него имя.
– Тебе сегодня лучше лечь в моей комнате, – сказал он.
Он не сводил глаз с того места, где всё ещё спала Розамунда, а Паулина видела лишь пустую кровать, разве простыня чуть натянулась поверх невидимой груди Розамунды, да подушка примялась под ее головой. Паулина ему ответила, что ничего подобного делать не собирается и ее так просто из спальни не выживешь. Он же волен поступать, как хочет.
Но он не мог уйти. Нельзя оставлять Паулину с Розамундой, а Розамунду – с Паулиной. Он уселся в кресло, спиной к кровати и больше лечь не пытался. Он знал, что она все еще спит там – охраняет его место, свое место. Странным образом это его ничуть не удивило, не испугало и даже ни капли не смутило. Ведь по-другому и быть не могло! Вскоре он задремал.
Его разбудил крик, кто-то резким движением вскочил с кровати – глухо стукнули об пол босые ноги. Он зажег свет и увидел, что простыни откинуты, кровать пуста, а Паулина застыла посреди комнаты, широко разинув рот.
Он бросился к ней, попытался обнять. Она вся дрожала, то ли от холода, то ли от ужаса – стояла неподвижно, с открытым ртом, словно ее разбил паралич.
– Эдвард, там что-то есть, – наконец сказала она.
Марстон снова взглянул на кровать – она была пуста.
– Нет там ничего, – ответил он. – Посмотри сама.
Чтобы ее убедить, он скинул белье и даже приподнял матрас.
– Но там было что-то.
– Ты видела это «что-то»?
– Не видела, но почувствовала.
Она рассказала, что сначала ее что-то хлестнуло по лицу, как будто волосы, сплетенные в толстую, тяжелую косу. От этого она проснулась. Тогда она протянула руку и нащупала тело. Женское тело, мягкое и жуткое. Пальцами коснулась маленькой округлой груди… Тут она закричала и выпрыгнула из кровати.
Она не могла больше оставаться в этой чудовищной комнате. Так и сказала – «чудовищной».
Той ночью она спала в комнате Марстона, на его узкой кровати, а он до утра сидел подле нее на стуле.
Теперь она поверила, что видения его вполне реальны, вспомнила, что библиотека ей показалась чудовищной: там тоже было что-то нечисто. Она решила, что именно это и чувствовала с самого начала. Ну, что ж – чудесно. В двух комнатах их дома водится привидение: в библиотеке и в спальне. Значит просто нужно держаться от них подальше. Она, видите ли, решила, что имеет дело с обычным домом с привидениями, о которых все говорят, но мало кто верит, что они существуют, пока сами не окажутся в таком доме. Марстон не стал уточнять, что до ее появления никаких привидений здесь не водилось.
Следующую ночь, четвертую в этом доме, Паулина должна была провести в свободной комнате на верхнем этаже, по соседству с прислугой. Марстон остался ночевать в своей спальне, но сон не шел. Он сидел и размышлял, стоит ему пойти наверх к Паулине или нет. Эти мысли не давали ему покоя, и вместо того, чтобы лечь спать, он сидел с книгой в руках. Он не ощущал беспокойства, но его не
