Лиза совершенно не отзывалась на просьбы, а дверь к себе закрыла по старой привычке, приобретённой во время житья с Пчёлкиными. Елена не сомневалась, что, находясь в раздумьях над своей юной судьбой, Лиза уснула часа в три, а то и позже. Может, письма в столицу писать пыталась, а может, что опять обдумывала то, каким образом явит себя народу на свадьбе подруги. Фантазёрка!
— Лизка, да что такое, поросёнок? — голос чиновницы стал громче, а терпения явно не хватало. Не быть ей гуру воспитания. — Самолет скоро, машину даю, а ты дрыхнешь! Нет, ну что у меня за ребёнок?!..
— Ты точно там ищешь, дорогая? — совершенно неожиданно для Ёлки Лиза появляется из-за спины, заставляя тётку невольно перекреститься. И как только младшая Павлова умела так быстро и тихо перемещаться в пространстве, что Чернова и не заметила подвоха? — Знаю, знаю. Зараза редкая. У деда в кабинете сидела, думала, в себя приходила. Комнату закрыла. Сквозняк!..
— Доведёшь старую клячу до инфаркта, — Ёлка картинно хватается за сердце, но тут же приходит в себя, — ладно, не радуйся, мне тридцать девять всего. Не дождутся!
— И сегодня у тебя два совещания, а вечером летучка с начальниками отделов, я всё помню, — Лиза действительно живо интересовалась тем, чем занимается её тётка на государственном посту, — но можно вопрос?
— Что тебя тревожит, сокровище?
Теперь Елену Владимировну беспокоит вид племянницы. Встревоженный. Спала плохо. Или вовсе не спала?
— Какой сейчас год? — почти беспомощно спрашивает Елизавета.
Нет, вроде бы календарь не соврал, когда спозаранку и впопыхах Лиза кинулась его искать. Упала даже, когда встала с кровати, потому что торопилась. Заодно лишний раз открыла паспорт, чтобы убедиться, что ей девятнадцать лет и её зовут Елизавета Алексеевна Павлова. Не замужем, детей пока нет. Никаких прочих отметок в этой заветной книжечке, кроме московской прописки, не было. Можно выдохнуть.
— Девяностый, ничего не поменялось за ночь, а я всё ещё твоя тётка, — Ёлка на всякий случай трогает лоб племянницы холодной ладонью, чтобы удостовериться в том, что температуры у неё нет. — Что ещё спросишь? Горбачёв — генсек, перестройка и гласность, но полки в магазинах такие же пустые. Вот они ваши хвалёные перемены!
— А день какой? — произносит Лиза с опаской, сама себе напоминая озадаченного Винни Пуха с опилками в голове. — Март же, и я не сошла с ума?
— Тридцать первое, сегодня родилась Коллонтай, — Чернова неплохо помнит биографии государственных деятелей, но наконец-то нелюбимый месяц для Павловых заканчивался. Это радовало. — Завтра день рождения у твоего благоверного астронавта или как ты там его называешь? Солнце, лучик, Космик… Вроде не служил, но генералом зовёшь часто. Слышала я ваши воркования. Тьфу!
— Хватит издеваться, я же любя его так называю, — шумно выдохнув, Лиза открывает дверь в свою спальню, чтобы в следующий момент болванчиком рухнуть на кровать, закрывая светлую голову подушкой, — блин, тяжко! Не добивай…
— Сон плохой? — Ёлка усаживается рядом с Лизой, крепко ухватив её за руку. Сердце Черновой, полностью материнское по отношению к этой девушке, не знает покоя за неё. И не узнает никогда. — Лизка, расскажи мне. Ты же помнишь, как я тебя в детстве учила?
— Куда ночь, туда и сон. И так — несколько раз, — гнусаво отвечает Павлова, поворачиваясь лицом к тёте, — и главное, что надо до двенадцати дня рассказать, а то ещё сбудется, не дай Бог! Тётя Ада, кстати, тоже такое Косу рассказывала. Давно.
Тётя Ада…
Ада Борисовна, привидевшаяся мимолётным гостем, показалась Лизе именно такой, какой они с ребятами её запомнили: яркой, веселой и очень душевной. Любящей Космоса и жизнь. Замечательной. Как она была всем нужна!..
Чтобы Ада сказала, узнав, что они с Косом с трудом ищут точку опоры, добрых полгода сидя по разным городам?
Да тоже самое, что и Ёлка, в том же ключе и характере, напоминая, что они не слышат друг друга, но обязательно прибавив неизменное:
— Чёртовы детишки, и кто вас только придумал? Один ущерб!..
— Давай пугаться вместе, — Лиза с самого своего начала формировалась в натуру впечатлительную и эмоциональную. Ёлку это и радует, и печалит. — Всё настолько плохо? Семеро по лавкам от разных отцов-молодцов? Или замуж выскочила за ботаника какого-нибудь?
— Хуже, родная, — Лиза пытается размышлять о своем странном и сумбурном сне спокойно, не поддаваясь панике и врожденной импульсивности, — там Витя выскочил. То есть женился…
— Точно наш? — Елена сомневается, что племяннику грозит скорая степенность. Ветер он вольный, а когда наступают на пятки, то чётко выстраивает свои границы.
— На Софе, Ёлочка, другой героини любовного фронта нет, но это полбеды, — и всё так чинно и благородно бы выглядело, если бы не несчастные глаза Голиковой, ставшей Пчёлкиной. Нужно будет поинтересоваться, что там у них происходит по приезду. — Всё знакомо, а чужое. Изменившееся. Я в холодном поту проснулась, сразу в дедов кабинет пробежала. Сидела у камина, думала. Похоже, надо собираться скорее.
— На метле летала? — впереди много забот. И поэтому Ёлка не поддается слезам, а Лизу веселит.
— Из Ленинграда в Москву, — и скоро опять полетит, ничего никому не сказав, кроме подруг и брата. Она же умеет делать сюрпризы? Не только же Космосу валиться ей на голову январским снегом. — Но представляешь? У меня дочь во сне была. Своя такая, обняла бы и не отпускала. В ней всё доброе. Одна радовала…
— Это же хорошо, что девочка — нам компания, — дети — цветы жизни, которыми Чернова искренне надеялась обзавестись. С бывшим мужем не случилось, потому что не слишком-то и хотелось, а карьера всегда занимала лидирующие позиции в жизни Елены. Но у неё были Лиза и Витя, с детства к ней привязанные, и это уже давало ей веру в то, что она никогда не будет одна. — Но лица-то на тебе нет. Как поедешь теперь?
— Десять минуточек полежу и встану, — честно пообещала Павлова, понимая, что обманет тётку, пролежав ещё три штрафных минуты, — но половины не вспомню, много всего. Безумно!
Куда ночь, туда и сон!..
Эту присказку первым делом сказала себе Лиза, проснувшись и не касаясь пятками холодного паркета квартиры на Московском проспекте.
Подумать только…
Они с Космосом расстались. Не как обычно, постоянно переговариваясь по телефону и бегая друг к другу выяснять отношения, а взаправду, что и поверить было можно. С треском, с грохотом, с болью. Обида оказалась сильнее привязанности. Лиза и не помнит, что они могли наговорить в запале и в гневе, но сон из-за этого ещё больше казался нереальным. Тем более в нынешней ситуации.
Лиза ревновала, а Космос почти четыре
