запретную для него область ее нового существования; будто зацепил в ней какую-то скрытую, чувствительную струну, которая в одно мгновение задрожала встревожено и возмущенно. Это не понравилось ему. Что-то явно изменилось за время его недолгого отсутствия, Карина стала другой. Неужели он просмотрел момент ее перерождения? И в ту же минуту застывшая маска на лице Карины преобразилась, кожа лица обмякла, губы растянулись в плотоядной улыбке, (хотя, как он заметил, глаза так и остались колючими) и примиренчески произнесли:
— Ладно Барри, я прекрасно понимаю, что ты сегодня сильно устал, переволновался; смерть близкого друга вывела тебя из себя. Извини, если обидела, не держи на меня зла, пойди отдохни, всё будет хорошо.
Барри пошел к себе. «Всё будет хорошо. Всё будет хорошо», — повторял, поднимаясь на второй этаж.
* * *
Что говорить, каким огромным, неописуемым ударом явилась для Барри смерть друга. Несколько дней он ходил сам не свой. Они с Дюком росли на одной улице, вместе становились на ноги, понимали друг друга с полуслова.
А каким великолепным партнером Дюк был в деле, разве заменишь его теперь кем? Нелепая смерть. Символическая смерть, — Дюк ведь обожал скоростную езду, в дороге и погиб. Это он, Барри, когда садится за руль, едет положенные шестьдесят миль в час, но Дюк, старина Дюк, предпочитал выжать из любой колымаги по максимуму. Барри перестраховывался, как перестраховывался всегда и во всем. И сейчас, когда прошедшие события так вымотали его, ехал вообще чуть ли не сорок. По сравнению с полетом Дюка, его каракатица тащится как черепаха. За сколько можно добраться из центра до загородных коттеджей? Полчаса, пятнадцать минут, двадцать? Дюк добирался за десять. Засекал специально. Для скептиков и неверов. Барри тоже поначалу верил с трудом, пока сам не убедился.
Барри решил срезать путь от офиса в центре до восточной окраины города, свернул на улицу Адама Смита и вдруг заметил промелькнувшую сбоку жену. Нет, он не мог ошибиться, это ее серый шерстяной пиджак и черная шляпка. Что она делает здесь в такое время дня?
Барри притормозил и хотел было сдать назад, как увидел в зеркало заднего вида, что Карина торопливо скрылась в одном из близлежащих подъездов. Барри не стал подъезжать к нему, а наоборот свернул в один из проулков и припарковал машину возле тротуара. Ему стало любопытно, куда так спешила жена? Или, может, она все-таки заметила его и попыталась скрыться?
Конечно, он вряд ли придал бы серьезного значения простому факту обнаружения жены в городе, если бы не весь букет предшествующих её странностей. Что с ней произошло? Почему она так резко изменилась?
Барри задавал себе один вопрос за другим, двигаясь по тихой улице. Остановился у неприметной, почти слившейся с цветом фасада серой двери, сбоку которой на стене была прикреплена ярко-алая табличка с надписью крупными черными буквами «Персефона» и чуть ниже мелкими — «женский клуб».
«Странное название для женского клуба, — подумал Барри. — Ладно назвать клуб в честь богини любви или Дианы-охотницы, но в честь жены мрачного Аида, владыки подземного царства, — надо быть или больным человеком, или совершенно циничным». Но ведь Карина такой не была, что тогда привлекло ее сюда?
Барри вошел в фойе клуба. Оно представляло собой узкое помещеньице с ведущей на второй этаж раздваивающейся лестницей. Барри стал подниматься по одной из них, задрав голову и прислушиваясь к звукам наверху. Неожиданно раздались громкие прощающиеся голоса и вслед за ними ритмичный стук по ступеням женских каблучков. Опасаясь быть застигнутым, Барри, крадучись как можно тише и быстрее, поспешил к выходу и юркнул в одну из соседних лавок. Над ним звонко прозвенел колокольчик. Стоявший за одной из стоек дородный мужчина с пышными усами и в выпачканном черном фартуке обернулся на звук и, увидев Барри, расплылся в широкой улыбке и спросил, не желает ли тот сделать какой-либо заказ.
— Да, да, желаю, — даже не задумавшись, сказал Барри и только после этого осмотрелся. Как оказалось, случайно он попал в мастерскую по изготовлению надгробных плит, стел и памятников, которые в самых различных вариантах сгрудились у противоположных стен скромной погребальной лавки.
— Что хотите заказать? — приблизился к Барри усатый. — Все образцы перед вами. Индивидуальные, нетиповые заказы оплачиваются, соответственно, выше. На ваше усмотрение есть мрамор и гипс, гранит и камень. Что предпочитаете?
Барри стало неловко, что его принимают не за того, кого надо, но и на улицу сейчас он выйти не мог: даже бетонные стены зданий в этом районе имеют глаза. Надо было как-то растянуть время, и Барри, немного замявшись, сказал:
— Мне всегда было интересно узнать, как работают резчики по камню. Надо, наверное, иметь невероятную силу, чтобы высекать рельефы на граните или мраморе.
Не ожидая, он, видимо, наступил на больную мозоль хозяина заведения. Усатый, очевидно, считал себя не просто ремесленником, а человеком пытливым, творческим. Он тут же углубился в историю зодчества, в шумерскую клинопись на глиняных табличках, египетские иероглифы на стенах пирамид и храмов, древнегреческие барельефы. Барри не останавливал его, наоборот, подстегивал все новыми и новыми вопросами, оттягивая время. Между делом из праздного любопытства поинтересовался и самой мастерской, давно ли она у него, прибыльное ли дело. Ответ усатого наводил на определенные мысли.
— Когда я только переехал в этот район, — сказал хозяин мастерской, — заказы были очень редки. Я был один и вполне справлялся со всем. Но вот после того, как по соседству со мной открылся женский клуб, дело стало быстро поправляться и даже, я бы сказал, активно процветать. Вы же видите, у меня уже работают шесть человек, — усатый пригласил Барри во внутренние помещения, где, собственно, и находилась мастерская.
— В чем же секрет такого соседства? — полюбопытствовал Барри.
— Я не сую нос в чужие дела и не интересуюсь, чем занимаются дамы в том клубе, но знаю, что собираются в нем в основном женщины, чьи мужья либо умерли, либо погибли, либо находятся при смерти.
Барри удивленно посмотрел на усатого.
— Есть и такие, что заказывают надгробия еще не умершим?
— А что тут такого, — философски ответил усатый, — когда всё уже ясно. От судьбы не уйдешь. А мне выбирать не приходится: они заказывают, я выполняю.
Тут Барри увидел готовое мраморное
