Пеллу, оставив в Фессалии контингент под командованием Пармениона и Клита Черного.
Александр во главе отряда царской стражи выехал встретить его на границе с Фессалией и эскортировал до дому.
– Видел? – сказал ему Филипп после приветствий. – Торопиться было некуда. Мы еще ничего не предприняли, а игра уже началась.
– Однако все, похоже, складывается против нас. Фивы и Афины объединились и пока что добились серьезных успехов.
Царь махнул рукой, словно отгоняя неприятные мысли.
– А! – воскликнул он. – Пусть себе радуются своим успехам. Тем горше будет их пробуждение. Я не хотел воевать с афинянами и просил фиванцев остаться в стороне от этого дела. Но они за волосы втянули меня в эту войну, и теперь мне придется показать им, кто сильнее. Будут новые смерти и новые опустошения. Я этого не люблю, но не я это выбрал.
– Что думаешь делать? – спросил Александр.
– Пока что дождусь весны. В тепле воевать лучше, но главное – хочу, чтобы время дало пространство для размышлений. Запомни, мой мальчик: я никогда не воюю от нечего делать. Война для меня – это политика. Просто эта политика осуществляется иными средствами.
Какое-то время они ехали молча, и царь как будто любовался пейзажем и работавшими на полях крестьянами, а потом вдруг спросил:
– А кстати, как тебе мой сюрприз?
Глава 23
– Я не понимаю отца! – воскликнул Александр. – У нас была возможность вызвать к себе уважение силой оружия, а он предпочел унизительное состязание с афинским посольством. Чтобы уйти осмеянными. Мы бы могли сначала напасть, а уж потом вести переговоры.
– Я согласен с тобой, – ответил Гефестион. – По-моему, это была ошибка. Сначала врежь как следует, а потом уж разговаривай.
Евмен и Каллисфен ехали шагом позади. Они направлялись к Фарсалу, чтобы доставить послание Филиппа союзникам по Фессалийской лиге.
– А я прекрасно его понимаю, – вмешался Евмен, – и одобряю. Ты ведь знаешь, что твой отец в отрочестве больше года пробыл в Фивах заложником, в доме Пелопида, величайшего греческого полководца за последние сто лет. И на него произвела большое впечатление политическая система городов-государств, их грозная военная организация, богатство их культуры. Из этого юношеского опыта и родилось его желание распространить достижения эллинской цивилизации на Македонию и объединить всех греков в одну большую конфедерацию.
– Как во времена Троянской войны, – заметил Каллисфен. – Твой отец смотрит так: сначала объединить греческие государства, а потом повести их против Азии – как Агамемнон против державы царя Приама почти тысячу лет назад.
При этих словах Александр встрепенулся:
– Тысячу лет назад? Со времен Троянской войны прошла тысяча лет?
– До тысячи не хватает пяти, – ответил Каллисфен.
– Это знак, – пробормотал царевич. – Видимо, это знак.
– Что ты хочешь сказать? – спросил Евмен.
– Ничего. Но не кажется ли вам странным, что через пять лет мне будет ровно столько же лет, сколько было Ахиллу, когда он отправился в Трою, и что в те дни исполнится тысяча лет с тех пор, как разразилась воспетая Гомером война?
– Нет, – ответил Каллисфен. – История повторяется время от времени, периодически создавая аналогичные ситуации, которые порождают грандиозные предприятия. Но ничто никогда не повторяется в точности, буквально.
– Ты полагаешь? – спросил Александр и на мгновение наморщил лоб, словно следуя за отдаленным исчезающим образом.
Гефестион положил руку ему на плечо:
– Я знаю, о чем ты думаешь. И что бы ты ни решил делать, куда бы ни решил отправиться, я последую за тобой. Хоть в Тартар. Хоть на вершину мира.
Александр повернулся и посмотрел ему в глаза.
– Знаю, – сказал он.
Они достигли цели к заходу солнца, и Александр получил все почести, которые причитались наследнику македонского трона. Потом вместе с друзьями он принял участие в ужине, который дали для гостя представители Фессалийской лиги. В это время Филипп придал новый смысл своим обязанностям тагоса, председателя Фессалийской лиги, и фактически стал главой двух государств – в качестве царя и в качестве председателя.
Фессалийцы тоже были не дураки выпить, но Евмен в течение ужина не притрагивался к вину и воспользовался случаем прикупить партию лошадей у одного вельможи и крупного землевладельца, совершенно пьяного, добившись чрезвычайно выгодных условий – как для себя, так и для Македонского царства.
На следующее утро, завершив миссию, Александр вместе с товарищами отбыл обратно, но, немного отъехав, переоделся, покинул охрану и направился по дороге, ведущей на юг.
– Ты куда? – спросил Евмен, удивленный этим неожиданным поведением.
– Я поеду с ним, – заявил Гефестион.
– Да, но куда?
– В Авлиду, – ответил Александр.
– В порт, откуда ахейцы отправились на Троянскую войну, – без тени смущения прокомментировал Каллисфен.
– В Авлиду? Да вы с ума сошли! Авлида в Беотии, в глубине вражеской территории.
– Но я хочу увидеть это место, и увижу, – заявил царевич. – Никто нас не заметит.
– Повторяю: вы с ума сошли, – не унимался Евмен. – Вас еще как заметят! Если вы заговорите, вас выдаст ваш акцент, а если не будете говорить, спросят, почему вы молчите. Кроме того, изображения Александра разошлись в десятках городов. Если тебя схватят, Александр, – ты отдаешь себе отчет в том, каковы могут быть последствия? Твоему отцу придется заключить договоры, отказаться от своих планов или, в лучшем случае, заплатить выкуп, по размеру стоящий войны с Персией. Нет, я не хочу иметь ничего общего с этой глупостью. Я даже не слышал от вас никаких разговоров об этом и не видел вас: вы уехали до рассвета потихоньку.
– Что ж, хорошо, – кивнул Александр. – И не волнуйся. Тут всего несколько сот стадиев по беотийской территории. Двух дней хватит, чтобы съездить и вернуться. А если вдруг кто-то нас остановит, назовемся паломниками, желающими посоветоваться с Дельфийским оракулом.
– В Беотии? Но Дельфы находятся в Фокиде!
– Скажем, что мы заблудились, – крикнул Гефестион, пришпоривая коня.
Каллисфен смотрел то на одного, то на другого, не зная, какое принять решение.
– Что собираешься делать? – спросил его Евмен.
– Я? С одной стороны, чувства, что я питаю к Александру, тянут последовать за ним, а с другой стороны, благоразумие склоняет к…
– Понятно, – оборвал его Евмен. – Стойте! Разрази вас гром Зевса, остановитесь!
Двое замерли.
– У меня хотя бы нет македонского акцента, и меня могут принять за беотийца.
– Ха-ха! В этом нет сомнений![18] – усмехнулся Гефестион.
– Смейся, смейся, – проворчал Евмен, пуская своего коня в рысь. – Будь здесь царь Филипп, уж он бы дал тебе посмеяться – плетью по спине. Поехали, ну, двигайтесь, что ли.
– А Каллисфен? – спросил Александр.
– Едет с нами, с нами, – ответил Евмен. – Куда же ему деваться одному?
На следующий день они миновали Фермопилы,
