– Боже, я торчу здесь, в двадцати футах над его головой, а он показывает мне парить! – Я был готов приземлиться обратно, чтобы придушить солдата.
– Груз в воздухе, сэр, – доложил Ричер.
Я медленно подался вперед, чтобы не сталкивать маятники. Провожатый тем временем настаивал на своем, лихорадочно показывая невнятные жесты. Тяжелый груз качнулся в его сторону, ускоряясь. Я рассчитывал сбить солдата с ног, но он увернулся в самый последний момент.
Когда мы набрали высоту, Лиз приказал перейти в ручной режим и потянулся к потолочной панели, чтобы снять с предохранителя переключатель электрического отцепления груза. Мы ставили его на предохранитель, когда висели близко над землей, поскольку пилот мог случайно задеть переключатель на ручке управления и в спешке уронить груз. На высоте его переводили в ручной режим, для того чтобы предотвратить случайное отцепление груза, как это иногда случалось. Накануне кто-то из нашей роты уронил ишака с высоты в три тысячи футов, и ворчуны до сих пор бесились с этого. Машина выглядела так, будто по ней прошелся Кинг-Конг.
Я ощущал натяжение, пока ишак боролся с ветром во время полета в зону «Гольф». Для посадки мне лишь нужно было вовремя сбросить скорость и держать вертолет повыше. Лиз включил предохранитель отцепления. Я вошел в высокое парение, держа ишака на десяти футах от земли, и медленно подлетел к принимающему на ремонтной базе. Я подозрительно следил за ним, но парень знал свое дело. Когда я почувствовал, что ишак приземлился, он дал команду на отцепление, и я вдавил кнопку на ручке, которая отвечала за узел, удерживающий тросы. «Хьюи» взмыл в небеса, когда груз отцепился, но я не стал сопротивляться, а лишь добавил ходу, переведя машину в практически вертикальный подъем, и завернул направо.
– Ковбой, – произнес Лиз, но когда я взглянул на него, он улыбался.
Боевое затишье продолжалось, но я не испытывал недостатка в налете, летая по восемь-девять часов в день. Иногда летал и больше, поскольку в нашем палаточном лагере царило полное уныние. Скука спешила Кавалерию, превратив двадцать тысяч бойцов в обыкновенный сброд, застрявший где-то во Вьетнаме, не понимая, зачем и почему.
Вдобавок ко всему, в новостях стали все чаще мелькать комментарии противников вьетнамской войны. Вся рота пребывала в крайне мрачном настроении, а эти активисты сыпали соль на рану. Никто не любит, когда ему дурят голову, особенно если при этом заставляют рисковать жизнью.
– Я бы лучше пристрелил одного из этих недоумков, чем сраного гука! – орал Коннорс.
Он швырнул журнал на пол.
– Уроды думают, что они самые умные! Ты читал это? – он обращался ко всем и сразу.
Было поздно, но я бодрствовал и писал письмо, лежа на койке.
– Эта сука говорит, что американцы продали Хо Ши Мина! Он говорит, что гуки раньше были нашими союзниками, и мы позволили британскому полковнику вернуть Южный Вьетнам французам! – он замолк.
Я поднял голову. Он сидел на своей койке в шортах, с банкой пива в руке и злобно пялился на брезентовую стену позади меня. Его лицо просветлело, когда он заметил меня.
– Ты слышал об этом, Мэйсон?
– Впервые, – ответил я.
– Как думаешь, это правда? – с надеждой спросил он.
Он считал меня образованным человеком, ведь я провел в университете два года.
– Нет, – ответил я.
Осада Плейме в долине Йа-Дранг закончилась 27 октября. На протяжении недель Вьетнамская народная армия вела безумные атаки. Шесть тысяч солдат, одетых в единую форму, наседали на крошечный лагерь в двадцати милях от границы с Камбоджей, устраивая набеги вперемешку с минометными и гранатометными обстрелами. Они подобрались к лагерю на сорок ярдов, используя траншеи, которые они успели выкопать прямо под носом у военных советников несколькими неделями ранее. На территории треугольного лагеря находились сотни наемников-монтаньяров, которые сражались под руководством военных советников сил спецназа («зеленых беретов»). С базы II корпуса, которая находилась в тридцати милях к северу возле Плейку, к лагерю были высланы силы поддержки в виде танков, артиллерии и одной тысячи пехотинцев Армии Республики Вьетнам. Несколько вертолетов из соседней воздушно-десантной роты подвезли двести пятьдесят южновьетнамских рейнджеров. Затем наши воздушные силы начали бомбежку и обстрел. За шесть сотен вылетов двадцать самолетов были подбиты, а три уничтожены. Был сбит вертолет, и американский сержант погиб, пытаясь добраться до него. Когда в расположении закончились припасы, воздушные силы сбросили палеты с едой и боеприпасами прямо на территорию лагеря. Два человека погибли от упавшей с неба палеты. Еще одна палета прошла сквозь крышу столовой.
Враги понесли огромные потери и были вынуждены отступить. В Time нас похвалили за то, что мы смогли отпугнуть их: «Когда силы Первого отряда США приблизились на бреющем полете, Вьетминь с неохотой отступил из Плейме».
– Они идут на запад, прямо в Камбоджу, – простонал командир одного из взводов Кавалерии. – Теперь нам придется гоняться за ублюдками по всем джунглям.
Он был прав.
Глава 5. Долина Йа-Дранг
Никогда не верь вьетнамцу. Он не такой, как ты. Он азиат. Современный вьетнамец видел слишком много бесчестия, слишком много лицемерия, поэтому он ни во что не верит. Он привык скрывать свои истинные чувства. Он больше не пытается говорить правду, потому что она слишком часто приносила ему несчастье. Зачем вообще ее говорить?
Нгуен Као Ки, Life, 23 июля 1965 г. Ноябрь 1965 года
Вместе с Шейкером к нам ворвался дух деятельности. Неутомимый черный капитан пристально наблюдал за тем, как мы собирали вещи для переезда в Плейку. Я заметил, как он подавил улыбку, увидев суету, которую вызвало его появление в палатке. Улыбка быстро слетела с губ, когда несколько пар глаз уставились на него в ожидании. Еще одно объявление? Он быстро опустил глаза.
– Вашу мать, как вы живете? – внезапно загремел он. – Гляньте на это! – он пнул комок грязи. – Вам что, нравится ходить по полу из грязи?
Я уже собирался объяснить ему, что у нас не было времени на сборку пола, когда Коннорс открыл рот:
– Так точно, сэр.
– Что? – Шейкер уставился на Коннорса.
– Так точно, сэр, нам это очень нравится, – сиял Коннорс.
– И что же заставляет вас так думать, мистер Коннорс? – спросил Шейкер, невольно улыбаясь. Ему нравился Коннорс.
– Что ж, сэр, не могу говорить за других, но я курю как паровоз, а это место изнутри смахивает на огромную пепельницу. Захотел – выкинул бычок. Супер!
Шейкер закрыл рот рукой, пряча улыбку. Он быстро одернул себя, когда повернулся кругом и увидел, как мы пялимся на него. Мы пялились, потому что он улыбался и потому что он заходил в палатку, когда у него были дурные вести.
