встать возле телевизионной камеры, рядом с оператором, то есть быть как бы его собеседником по ту сторону экрана, представлять аудиторию, к которой он обращался.
«На мою долю выпала однажды сложная и необыкновенно увлекательная задача. Я жил в ту пору в Ленинграде…» — кажется, так он начал, и с этих первых его слов я обрела удивительное спокойствие. Мысль, интонация, взгляд, улыбка, тепло, которое излучал этот человек, — все вселяло уверенность. Наверное, сам Андроников волновался, и потому, что это было первое его выступление по телевидению, и потому, что это был творческий процесс художника, когда энергия мысли, энергия слова, выразительные средства рождались на наших глазах.
Андроников на Шаболовке был тем же Андрониковым, которого я слышала за чайным столом на улице Серафимовича. Тем и вместе с тем другим. Его внутренняя свобода, раскованность были помножены на общение с еще незнакомыми телезрителями, а не на беседу со старыми друзьями. Этот нюанс был очень деликатным и тонким, пожалуй, он проявлялся в большей собранности рассказчика, может быть, пластика его была сдержанной. Не знаю, говорю об этом лишь предположительно. Интуитивно я чувствовала разницу, но выразить ее и сейчас не умею.
Вот что писал сам И. Л. Андроников о своем первом появлении на телевизионном экране:
«7 июня 1954 года я выступал впервые по телевидению. Это число я никогда не забуду. От него пошел отсчет времени моей работы для телевидения и по телевидению. Меня предупредили, что монолог не может продолжаться… более десяти-двенадцати минут: телевизионный экран требует действия в кадре. Но я верил в интерес зрителей к Лермонтову, к его несчастной любви, к его молодым стихам, верил в "Загадку И. Ф. И.", в ее сюжет, в целый калейдоскоп "портретов" и уговорил предоставить мне целый час. И тут стало ясно, что зрителя может занимать не только действие в кадре, но и действие в монологе, произнесенном в кадре. С того дня я верно служу телевидению, выступаю с устными рассказами, с беседами, репортажами, комментариями, пишу о телевидении».
После своей первой передачи Ираклий Луарсабович долго звал меня девочкой на веревочке. Ведь от моих наушников тянулся длинный шнур. Когда много лет спустя (было это в 1975 году) мы встретились с Ираклием Луарсабовичем в Тбилиси на Всесоюзном фестивале телевизионных фильмов, он за обедом пошутил:
— Не дают вам покоя чужие лавры. Была передача «Андроников рассказывает», а теперь появилась «Тетя Валя рассказывает». И кто это? Девочка на веревочке!
Перед Андрониковым я всегда чувствую себя девочкой на веревочке.
Помню, после Тимановки раздался телефонный звонок:
— Собрались с Вивианой Абелевной (жена Ираклия Луарсабовича. — В.Л.) в гости, уже пальто надели, хотел телевизор выключить, смотрю, на экране Леонтьева. Как сели в кресле, так до конца передачи и не встали.
Ираклий Луарсабович очень щедр на похвалу, но это не дань вежливости или проявление хорошего отношения. Если Андроников хвалит, значит, увидел зерно, росточек, которому хочет помочь пробиться на свет божий, значит, понимает, как может быть и как должно быть. И тогда он не боится перехвалить. Он заражает тебя своей верой, искренним интересом к работе. И эта его вера, его заинтересованность переходят в твою энергию. Ты понимаешь, что тебе делать дальше. От его похвал не кружится голова, а если и кружится, то от перспектив, которые он, художник, мастер, перед тобой открывает.
В шаболовские годы Ираклий Луарсабович иногда заходил к нам в дикторскую. Нашим беседам всегда сопутствовала шутка. Сколько же мы смеялись! Андроников никогда не поучает, назидание решительно противопоказано его натуре, он лишь размышляет вслух, чутко прислушиваясь к чужому мнению. Да, Ираклий Луарсабович обладает редким в наши дни качеством — он умеет слушать, и делает это не просто из вежливости по отношению к собеседнику. С ним всегда легко и просто, не чувствуешь дистанции. Разговаривая с ним, напротив, растешь в собственных глазах, понимая, что твои суждения всерьез интересны самому Андроникову. Ираклий Луарсабович оказал огромное влияние на становление советской телевизионной школы дикторов.
МОНТЕ-КАРЛО И БОРОВСКИЙ РАЙОН КУСТАНАЙСКОЙ ОБЛАСТИ
В 1980 году в Монако в рамках очередного телевизионного кинофестиваля состоялась встреча ведущих телепрограмм из разных стран. Инициатором ее и устроителем была диктор французского телевизионного канала Антенн-2 Дениз Фабр. Ей я обязана своим приглашением. Во время Недели французского телевидения в СССР она видела мои передачи.
Лечу в маленьком четырехместном вертолете над Средиземным морем. Жизнь как бы смонтировала рядом международную встречу телевизионных ведущих в Монте-Карло и нашу очередную передачу «От всей души» из Боровского района Кустанайской области. 3 февраля в 3 часа дня летевший из Парижа Ил-62 приземлился в Москве, а в 18 часов того же дня Ту-144 поднялся в воздух в Домодедове и взял курс на Кустанай. Этот последовательный монтаж в реальности, в моей эмоциональной памяти превратился в параллельный. Эпизоды встречи дикторов и нашей передачи сплелись в клубок воспоминаний, конечно, контрастных, полярных, мало того часто антиподов, казалось бы, просто исключающих друг друга.
Никогда раньше не видела моря такого загадочного фиолетового цвета. Возможно, для Средиземного это обычное состояние, но его «лиловость» стала в моем воображении такой интенсивной, как пятно на фоне бескрайних, запорошенных стерильной белизной целинных просторов.
В Монако каждый ведущий представил свою телевизионную «визитную карточку» хронометражем в пять минут. По замыслу, она должна была раскрыть индивидуальные особенности, манеру, амплуа ведущего. Из Турции приехал мужчина, и за этим исключением монополией представлять профессию диктора, телевизионного ведущего завладели женщины. Были представлены телевизионные организации и компании десяти стран: Франции, Советского Союза, США, Венгрии, Болгарии, Японии, ГДР, Англии, Австралии, Испании.
Для ведущих ряда телевизионных фирм эта встреча превратилась в конкурс туалетов, косметики, причесок и экзотики мест действия — водопады, вулканы, охота, королевские замки, сталактитовые пещеры и еще бог знает что. Пробиться к личности, человеческой индивидуальности через изощреннейшие ухищрения модельеров, массажистов, парикмахеров, телевизионных операторов, демонстрировавших абсолютную победу над возрастом женщин, было немыслимо. Да и улыбки их были как совершенная броня. О, такая улыбка — это высочайшее искусство! Мышцы напряжены ровно настолько, чтобы безукоризненная кожа не подвергалась атаке морщин, обаяние в улыбке дозировано на аптекарских весах — его достаточно, чтобы позвать за собой и сохранить при этом внушительную дистанцию. Впрочем, улыбка эта вполне демократична, каждый телезритель волен измерять дистанцию, отделяющую его от телевизионной звезды на свой страх и риск.
Улыбка была великолепно отработана под естественность, и так тщательно, что, право, грешно даже подумать о том, как это делается. Да, совсем непростая улыбка — в ней
