месте?”
Я не знаю.
“А если Посмертие способно спасти от Бездны?”
Мир принял в себя рыжие мазки. Снежная степь в моих глазах горела.
Невозможно.
“Вероятность есть?”
Давил.
Ржавчина осела на зубах, мерзко захрустело.
Сплошная горечь.
Сплюнул.
Мотнул головой. Улыбка на теле Идола расширялась в обзоре, калеча вид головы – растягивалась во весь горизонт.
Зачем от нее вообще нужно спасаться? Это то, на что обречен каждый.
“А что если Идол – настоящий Всетворец, и его Воля – спасение?”
Нет.
“Противишься его Воле?”
Невозможно; я кхун. Я и есть первичная Воля.
“Дети Всетворца – его персонифицированная Воля. Мы – он, вы – старая чешуя, ту что он отбросил”.
Сомнительно.
“Ты лишь бессмысленное щупальце, нашедшее кристаллик сознания”.
Только слова.
“Нам надоело. Какой же вшивый бессердечный гордец”.
И он сдавил череп.
Я закричал.
Это даже не мои мысли, уже и сам не знаю, о чем думал. Сколько процентов надумал из них, действительно, я?
Идол воспроизводил нужные ему идеи, травил ржавчиной.
Образы всплывали в голове: оранжевая кровь, лава, рыжеглазые войска, смех, отступление дхалов, смерти, казни невосприимчивых – все это смешенное с непрекращающейся битвой, где каждый враг – осажденный отродьем сородич. Стрельба из “Богоборца” пока хтоны не закончились, а пальцы не почернели от яда; и многодневный танец мечей: рубящие, тычки, финты, удары кулаками, локтями, ступнями и коленями, тут даже укусы и безнадежные плевки, но у нас была цель – сопровождали кого-то важного.
Справились ли мы?
Да или нет?
Самая суть, нет об этом памяти.
Голову сдавило так, будто шаблон черепа стал карликовым – в два раза сузился.
Хлынула кровь из носа, ушей, глаз и вот я уже сблевывал рыжие сгустки на снег. Оранжевые узоры в рвоте – мельтешащие, скручивающиеся псевдо-жуки и тысячи глазастых семечек, тянущих ко мне свои длиннющие щупальцевые нити-манипуляторы.
Даже не думай, грязь.
Моды скрипели так будто прогибались внутрь, звук напоминал стоны.
Боль от искажения, ожоги – это то во что я вцеплялся мыслью до спазма челюстей и зубного скрежета.
Такова реальность: Идол пытался раздавить мой череп.
Не отпускай ее.
И я не отпускал.
– Бездна, – я поднимаюсь. – Спаси, Бездна.
Шаг.
Еще один.
– Бездна.
Сделал их всего четырнадцать.
Поднял меч.
Он улыбнулся нагло и открыто, сложив руки на груди.
Ему все равно: его тел миллионы.
Ужас пробивал два сердца тонкими иглами.
Что мы наделали?
Как мы могли?
“Да – вы”, – обвинение как удар в солнечное сплетение. “И мы благодарны, и Посмертие есть наша благодарность. Мы заберем всех, и мы станем всем, ибо такова Воля Всетворца. Таково желание. Таковы, малец, мы”.
Взгляд лавовых глаз, направленный на меня, воспринимался как затянувшийся удар плетью. Ноги дрожали, будто нес три сотни килограмм, и теперь пытался не сломаться.
– Давай, Чемпион, – говорил, обнажая рыжие зубы. – Покажи почему тебя ставили в дуэльный круг.
Я покончил с Идолом, так же как сделал это в воспоминании с Шиб, вбил острие меча ему в переносицу.
И все исчезло.
