о том, что вы хотели получить 10 процентов? — Я смотрел ему в глаза, но Енаков уже перехватил инициативу.
— Какие 10 процентов? А, это вам Антон сказал? Нет, не боюсь. Это еще надо доказать, а то что мы передадим всю сумму, — с этими словами он вынул из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его, и я узнал каллиграфический Серегин почерк, — докажет, что мы самые честные менты на планете.
И заржал, причем так искренне, что я не смог удержаться от улыбки — да, Енаков был тертым калачом. С другой стороны, отступать мне тоже некуда — я отвечал за деньги, и даже поломка броневика вряд ли могла бы уберечь от выплаты компании понесенных убытков.
— Слушайте, если дойдет до налоговой, мы докажем, что эти деньги принадлежат банку и рано или поздно заберем их. В этом случае вы не получите ни копейки, а наше руководство приложит все силы, чтобы вы больше не работали в органах.
— Вот как?! — Сержант с интересом посмотрел на меня, усмехнулся и спросил: — И в чем же мы виноваты?! Что задержали подозрительного типа, у которого оказалась огромная сумма неучтенного нала?
— Он учтен! — сухо ответил я, чувствуя, что проигрываю по всем пунктам.
— Ну, задним умом все хороши. А где документы, подтверждающие, что это не наркоденьги, а? Есть хоть какая-то бумага?!
Я полез во внутренний карман, где всегда лежала пачка филькиных лицензий, безотказно действующих на менее опытных ментов, с которыми мне, хоть и редко, но все же доводилось сталкиваться. Выбрав «нужные», я протянул их сержанту, со слабеющей надеждой глядя на его скептически поджатые губы. Посмотрев три бумажки, сержант вернул их мне и, улыбаясь, сказал:
— И что? В них нет ни малейшего намека на эти деньги.
— Банк совершает в день столько операций, что если писать по каждой бумагу, то на это не хватит сотрудников!
— Какой-то неправильный у вас банк, — сержант многозначительно посмотрел на свои часы, поднял голову и добавил, — а у нас не так много времени, так что пора что-то решать.
И я понял, что проиграл. Не хочу говорить, что испытал при этом, но хорошего было даже меньше, чем когда я почувствовал, что ревную Майю к охраннику.
— Ладно, — я сделал вид, что раздумываю, на самом деле наблюдая за его реакцией, — я могу позвонить в банк и спросить, что делать.
Видимо, это никак не устраивало сержанта Енакова, о чем четко сказало его поскучневшее лицо.
— Звоните, — он помолчал и закончил: — Антона придется пока посадить в камеру. Деньги мы пересчитаем и запротоколируем, чтоб никто не обвинил нас в воровстве. А вы можете звонить, кому хотите.
— Назовите вашу цену! — Играть в прятки с прожженным типом было бесполезно. — Только забудьте о процентах. Просто сумму, чтобы возместить ваше потерянное время.
Сержант посмотрел на меня, и в его глазах я прочел… жадность.
— А почему не в процентах? Сейчас все так считают. Например, процентов десять, а? Мне очень нравится это число.
Он откровенно издевался надо мной, понимая, что никакого выхода у меня нет. Точнее, выход был, но он не устраивал ни при каких вариантах — отдать деньги в налоговую в те годы значило проститься с ними навсегда. И я начал торговаться.
— Десять процентов это неприемлемо. Я могу предложить вам…, — тут я сделал короткую паузу, лихорадочно выбирая между пятью сотнями и тысячей долларов но, в конце концов, выбрал последнее, — тысячу долларов.
На лице сержанта появилось выражение обиды и оскорбленной невинности. Вздохнув, как мне показалось, вполне искренне, Енаков постучал пальцем по рулю.
— Выходит, не договоримся. Что ж, очень жаль. Мне показалось, с вами можно иметь дело.
— Можно, — я еле сдержался, чтобы не ответить грубо, — но вы просите нереальную сумму. Пятьдесят тысяч долларов! За что?!
— За что?! — Енаков смотрел на меня, как удав на упрямо не желающего лезть к нему в пасть кролика. — За то, что не потеряете пятьсот! Но если вам все равно…
— Пять! — сказал я, надеясь, что смогу как-то объяснить своим партнерам, что у меня не было другого выхода.
— Уже лучше, но все равно несерьезно, — кивнул Енаков и тут же выдал, — сорок пять, и мы расходимся хорошими друзьями.
— Семь! — Я подсчитывал, сколько из этих денег придется выплатить из моей доли, уже попрощавшись с надеждой купить новый телевизор, взамен стоявшего в спальне старенького Sony.
— Сорок!
— Десять! — Вместе с телевизором ушла надежда и на новенький музыкальный центр, который я уже присмотрел на ВДНХ.
— Тридцать пять! — Мне показалось, что Енаков даже вошел во вкус этого не совсем обычного торга.
— Двенадцать, и ни копейкой больше! — Странно, но, несмотря ни на что, я вдруг начал испытывать неведомое мне доселе удовольствие.
— Тридцать! — Радостно снизил цену Енаков.
— Грабеж! — Я решил, что нужно разбавить наши сухие цифры законным возмущением.
— А двенадцать не грабеж?! — Уверенно возразил мент. — Нас три человека, мы два часа возимся с вашими деньгами! — Он подумал, и выдал: — Охраняем их, в конце концов!
— Пятнадцать! — Я почувствовал, что теряю интерес. — Пятнадцать, и решайте!
— Двадцать семь! — провозгласил сержант милиции, глядя на меня маленькими, доверчивыми глазками.
— Ни за что! — Мне показалось, что я произнес это твердо, но наверное только мне и показалось!
— Двадцать пять и по рукам!
Фраза показалась знакомой, но уступать даже ради крылатых фраз я не собирался. Этак я не только телевизор и музыкальный центр, но и на трусы не наскребу.
— Пятнадцать! — Я уперся, не желая сдавать этот последний рубеж, за которым уже виднелась моя голая задница и пренеприятнейший разговор с компаньонами.
Енаков вздохнул, посмотрел на лежащую на «торпеде» пачку контрабандных сигарет и сказал:
— Перекурим?
Я кивнул и первым вынул сигарету. Закурив, мы посмотрели друг на друга, одновременно сделали длинные затяжки, дружно стряхнули пепел в набитую окурками пепельницу и так же синхронно повернули головы к калитке, за которой находились Антон и так волнующие нас обоих деньги. Енаков шумно выдохнул дым и сказал:
— Ну, чего вы так торгуетесь?
— А вы? — парировал я.
— Я-то? — Сержант внимательно посмотрел мне в глаза. — Ладно, я объясню.
Я снова затянулся, постаравшись, чтобы это не было похоже на последнюю затяжку приговоренного к казни, и кивнул:
— Попробуйте. Это даже интересно.
— Нас трое, так? Значит, если разделить на три, получится по пять на брата, верно? Теперь, мне нужно рассчитаться за эту машину — это три тысячи, так? За квартиру кооперативную — еще две тысячи, сыну новый велосипед и бассейн за год — это еще тысяча. Итого шесть. Плюс, уже второй год
