том году отшельница одно и то же морщинистое лицо, мне стоит поговорить с блудницей Прасковьей Карповной Ряхиной. Возможно, она и о пентаграмме с чёрным козлом что-то знает. Однако разговор с ней придётся отложить до лучших времён, поскольку сейчас я в Гать не ходок. Вдруг меня люди Петрова заметят? Нет, лучше не рисковать. Ведь никуда от меня Параска не денется.
Придя к этой мысли, я снова стал напрягать извилины, обдумывая ситуацию с Агафьей Никитичной. Однако так ничего путного и не надумал. У меня тупо не хватило информации для каких-то серьёзных выводов. Но кое-что всё-таки мне на ум пришло. И я решил поделиться этой мыслью со встревоженным семинаристом, который ломился через лес точно худосочный лось:
— Лука Анатольевич, а ведь травки этой странной старушки очень сильно помогли нам. Одни восстановили вашу подвёрнутую ногу, а другие, те, что были в травяном настое, кажется, вдохнули в нас силы. Я, например, совсем не чувствую усталости, хотя после вчерашних приключений уже должен был язык закинуть на плечо. Да и царапины со ссадинами совсем не донимают меня. И мой дар так быстро восстановился наверняка из-за травяного настоя. Выходит, что бабка добро нам сделала?
— Добро да не добро, — возразил тот и бросил на меня укоризненный взгляд, словно на неразумное дитя, которое не понимает, что незнакомый дядя не просто так зовёт его за гаражи есть мороженое. — Сударь, вы думаете, что Тьма сразу приглашает людей на кровавые жертвоприношения? Нет, она начинает действовать ласково и исподволь, завоёвывая ваше доверие. Тут поможет, там поможет. А потом вы оглянуться не успеете, а уже режете ножом христианского младенца во славу Сатаны, потому что привыкли к помощи его пособников и больше не мыслите свою жизнь без их подачек. Нам обязательно надо сходить в церковь и поститься несколько недель, дабы выгнать из тела всё, что мы впитали в логове этой ведьмы. А ещё надо сжечь одежду, что на нас надета. Но то мы не сейчас сделаем, а в Петрограде. А нынче нам надобно неустанно молиться. Вы хоть одну молитву знаете?
— Эм-м-м, — замычал я и через паузу нашёл выход: — Дык мне же память отшибло, видать, потому и не помню молитвы.
— Хм, — недовольно хмыкнул Лука и добавил: — Ладно, тогда хотя бы повторяйте за мной…
— Обождите, сударь. У меня вопрос есть… А вот ежели мы поведаем кому, что с нами произошло, то нас на смех поднимут?
— Поднимут, ещё как поднимут, — мрачно сказал семинарист. — Авось хоть знакомый епископ послушает меня. Попробую попасть к нему, да всё рассказать.
— Ясно-о, — протянул я, пытаясь понять, как на мне отразится то, что епископ услышит из уст семинариста. Однако Лука не дал мне возможности поразмыслить над этим. Он принялся обучать меня молитвам, не переставая месить ногами лесную почву. И, надо сказать, семинарист с большим жаром взялся за моё религиозное образование.
Лука умудрился вдолбить в мою голову аж две молитвы, пока мы шли к дороге. А уже на обочине оной я пожаловался, морща лоб:
— Хватит, сударь. У меня голова трещит. Ещё одна молитва — и точно лопнет. К тому же нам надо держать ухо востро. Вдруг Петров поставил своих людей на этой дороге?
— Хорошо, — нехотя согласился Лука и побрёл по обочине, приминая промокшими ботинками влажную траву. — Мы вышли значительно дальше поворота на Гать. До него ещё несколько вёрст.
— Поворот лучше по лесу обойти.
— Обойдём, — согласился Кантов, до сих пор выглядящий бодрячком, а ведь мы отмахали уже порядочное расстояние.
Нет, Агафью Никитичну надо точно найти, хотя бы ради её травки. Как-то по-наркомански звучит, но травка, и правда, чудесная. Исцеляет так, будто боженька в темечко поцеловал. Восстанавливает и тело, и дух, и магический дар. Да если такую траву в массы пустить, то она в этом мире произведёт революцию почище, чем пенициллин в моём.
Внезапно до моих ушей долетело какое-то приглушённое расстоянием чавканье. Я тотчас обернулся и разглядел среди туманной дымки силуэт лошади. Она катила за собой телегу с мешками, а на козлах восседал мужик в высокой шапке, похожей на папаху.
— Лука Анатольевич, а вот и транспорт, — проговорил я, шустро нацепил очки и отошёл от дороги, дабы животное не испугалось, зачуяв мою ауру смерти. — Авось довезёт нас крестьянин. Вы с ним поговорите, да лицо пожалобнее делайте.
— Стой, добрый человек! — поднял руку семинарист и вышел на середину дороги. — Не откажи в помощи двум заблудившимся христианам. Позволь нам забраться на твою телегу и на ней проделать часть пути. Совсем выбились мы из сил.
— Забирайтесь, судари, — разрешил тот, подозрительно глянув на меня. Особенно сильно его смутили мои затемнённые очки. Да, такие не каждый день даже в Петрограде увидишь.
— Благодарю, — кивнул Лука и осенил мужика крестным знамением.
После встречи с ведьмой Кантов будто с новой силой воспылал любовью к религии и богу. Он даже лошадь перекрестил и только потом залез в телегу. А я по широкой дуге обошёл нервно переступающее ногами животное и лишь затем присоединился к Луке.
— Но-о-о, пошла родимая! — крикнул незнакомец.
Лошадь снова пошлёпала по грязи, покатив за собой телегу. Но сейчас животное пугливо поглядывало на хозяина и порой издавало пронзительное короткое ржание.
— Глашка, чего это с тобой? — спросил у неё мужик. — Чего капризничаешь? Или колики брюшные донимают? Съела чего?
— И часто вам лошадь отвечает? — проронил я, уютно устроившись среди мешков с зерном.
— А вы, сударь, зря смеётесь. Иное животное понятливее человека будет. Говорить, конечно, не могет, но так способно глянуть, что враз становится ясно, что оно от тебя хочет.
— Да, что-то в этих словах есть, — признал я и даже немного усовестился.
— А вы, судари, стало быть, долго плутали? Одёжка у вас вся изгвазданная, да ещё и в подпалинах. Волосы, вон даже палёные видно, — проговорил крестьянин, оказавшийся не из робкого десятка. Разговаривает с дворянами и не тушуется.
— Долго плутали, долго. Ближе к прошлому вечеру заблудились. А подпалины от костра. Мы его развести пытались, да сами чуть не сгорели.
— Хм, — хмыкнул мужик, быстро подавил весёлую усмешку и шустро отвернулся. Однако я успел заметить выражение его глаз. В них читалось, что дворяне только зады могут протирать
