марксисты? Они все время вопят о недопустимости ревизионизма – посмотрим, что же они оставили неревизованным.
По п. 1 и 10. Стремление к имущественному равенству объявлено уравниловкой, и имущественный контраст весьма велик и он значительно вырос после войны. Сейчас проводятся мероприятия по смягчению имущественных контрастов, но большей частью не там, где следует: ограничение доходов процветающих колхозов (сорок рублей за трудодень считается чрезмерной платой), некоторое сокращение доходов научных работников и как будто никакого в отношении писателей, пишущих по партийной указке.
По п. 2. Наша демократия носит чисто формальный характер, т. к. выборы проходят без выбора, а кандидаты намечаются партийными организациями. Много говорят о «знатных» людях, которым поистине приписывают чудотворческие способности, как, например, Валентине Гагановой: почти мгновенное превращение отсталых бригад в передовые. Не говорю уже о придании атрибута непогрешимости и всеведения руководящим вождям: культ личности продолжает существовать не меньше, чем у Гитлера или Сталина. Мы говорим об избрании «лучших людей», но правление «лучших людей» и есть точный смысл слова «аристократия». Вся штука в том, что отобрать лучших людей не так-то просто. Если бы это научились делать, то народ охотно доверил бы правление лучшим людям и никакого противоречия между аристократией и демократией не было бы… Но ни аристократия происхождения, ни аристократия капитала не являются правлением лучших людей. А аристократия парламентской республики? Например, Франции, которую сам Сент-Экзюпери считает парализованной и пишет в 1938 году: «Тупой президент республики: обожествление посредственности. Но каждый чувствует себя гордым, если принят президентом. Больше, чем когда-либо, положение аннулирует человека. Сейчас верят в положение, как верят в эффективность голосования». Действительно, судьба Франции такова, что приходится признать, что ею правят далеко не лучшие люди.
А у нас? Довольно печальная эволюция. Сразу после Октябрьской революции верхушка Партии могла называться аристократией и первый совнарком по культурности, вероятно, был выше Советов министров других стран. Чрезвычайную тонкость культурной пленки Партии отлично сознавал Ленин, и он понимал, что масса Партии очень темна и идет за верхушкой потому, что верит ей. Сейчас положение изменилось: в составе Партии находится большое количество подлинно элиты, много выдающихся ученых. Но ни один из них не входит в ЦК, не говоря уже о Президиуме. Многие ученые играют только роль марионеток в Верховном Совете.
По п. 3 и 4. Казалось бы, с достижением общества без антагонистических классов и после блестящей победы над фашизмом можно было бы сократить до минимума идеологическую подготовку. На самом деле, сейчас не отрицается, что для построения коммунизма требуется идеологическая подготовка и времени на нее тратится несравненно больше, чем в капиталистических странах или у нас до революции, где официальная идеология в вузах полностью отсутствовала, по крайней мере, на физматах и естественных факультетах.
По п. 5 и 6. Считалось, что старая Россия – «тюрьма народов», что все народы были завоеваны великодержавной Россией, за исключением немногих (Украина, Грузия), которые избрали присоединение как наименьшее зло и были обмануты русским правительством, лишившим эти нации всякого самоопределения. Сейчас считается, что, кажется, все народности добровольно присоединились к России: среднеазиатские народы, кабардинцы, калмыки, монголы, буряты и пр. «Тюрьма народов» оказалась пристанищем народов. Расизм в современной советской России сильнее, чем в царской. В старой России в паспортах не числилась национальность, указывалось сословие и религия. Национальность в случае надобности основывалась на самосознании данного человека. В самых империалистических государствах, как, например, Пруссии, достаточно было принять немецкий язык как родной и признать себя немцем, чтобы приобрести равноправие и возможность достижения высших должностей. Такие фамилии, как Браухич, Радецкий, Дюбуа-Реймон и др., показывают, что, несмотря на явно иностранное происхождение, такие люди считались подлинными немцами. Мы знаем, что Бисмарк был славянского происхождения, а Мольтке – датчанин. В России еврей в XIX веке, принявший христианство (хотя бы протестантство), получал равноправие, только в XX веке в старой России начались намеки на учет происхождения (допущение в офицеры лиц, у которых еврейская кровь не ближе трех поколений). Сейчас национальность определяется не по заявлению гражданина и не по сталинским признакам, а по «объективным» признакам, обычно по матери, и еврейская фамилия служит препятствием во многих случаях даже тогда, когда у данного гражданина, кроме фамилии, ничего еврейского не осталось, – совсем как с неграми в Америке: стопроцентный расизм.[56]
К п. 7. Здесь, несомненно, существует некоторое недоразумение. В № 7 Сент-Экзюпери противополагает логику человеческой иррациональности, но логику можно противопоставить многому. Формальной логике можно противопоставить диалектическую (одно из ее свойств – отрицание эффективности закона исключенного третьего), также интуицию, чисто мистическое озарение или, наконец, приоритет подсознательной аномальной сферы. Только последнее следует противопоставить всем формам научного познания. Поэтому отрицание формальной логики является иррациональным совершенно в том же смысле, в каком иррациональные числа так называются, т. е. как требующие повышения уровня рационального мышления.
Что же у нас? Вместо различных уровней рационального мышления – выполнение директив ЦК. Результат: канонизация Марра, Лысенко, Лепешинской, Бошьяна, Мичурина, запрещение менделизма, Фрейда, кибернетики и пр. Сейчас кое-что исправили, но лишь постольку, поскольку исправление вызывалось отставанием отраслей техники, важных в военном отношении.
К п. 8. Борьба с религией проводилась и проводится под флагом свободомыслия, научного прогресса, времени, тратимого на религиозные обряды, нелепости обрядов, обилии ненужных зданий (храмов), недопустимости догматизации и канонизации непогрешимых лиц и высказываний паразитического духовенства.
Сейчас паразитическое духовенство размножилось в невероятной степени (преподаватели общественных наук, обллиты, отделы культуры), бумаги потребляют множество, высказывания вождей не подлежат ни малейшей критике, на собрания политического характера, посвященные информации и натаскиванию в политических науках, тратится несравненно больше времени, чем раньше на посещения церквей, официально ставится вопрос о советских обрядах, в особенности обряде бракосочетания, в Ленинграде имеется специальное здание, кажется, Дворец брака, посвященное специально обряду советского венчания. Разрушено много архитектурных памятников, и сейчас творятся новые с той же обрядовой целью, но без того вдохновения, которое было у строителей древних храмов. Восстанавливается и религиозная терминология: священный, реликвия, кощунство (например, в отношении Пушкина по поводу книги «Даль свободного романа»), биографии канонизированных лиц строятся по стилю акафистов, без всякого упоминания теневых сторон (конечно, за исключением тех случаев, где это указывается свыше)…
К п. 9. У нас полное отсутствие гражданских свобод (слова, печати, собраний, союзов, неприкосновенности личности) рассматривается сейчас не как некое временное состояние, а как уже достигнутый идеал подлинной свободы (тут вспоминают старика Гегеля: свобода есть осознанная необходимость; если ты осознал, что тебя необходимо посадить в тюрьму, то ты садишься в тюрьму, отнюдь не теряя свободы).
К п. 11. От тезиса классовой борьбы как ведущего фактора в развитии общества
