не отказались (формально), хотя это положение больше всего нуждается в ревизии. Частично оно ревизовано и коммунистической Партией уже тем значением, которое придается идеологической борьбе; но фактически ревизия на практике началась с момента Октябрьской революции. Идея классовой борьбы как ведущего фактора породила два понятия: диктатуры пролетариата и советской власти.
Первоначальная идея диктатуры пролетариата имела приложение к тому моменту в истории государства, когда пролетариат уже составляет большинство населения, как в Англии. В России в момент Октябрьской революции пролетариат был в меньшинстве. Но так как господствовать меньшинству над вооруженным (солдаты) большинством было невозможно, то была внесена поправка в понятие диктатуры пролетариата: пролетариат и беднейшее крестьянство. Но беднейшее крестьянство, имеющее все-таки землю, не является пролетариатом, и потому даже во время гражданской войны не было подлинно классовой борьбы, т. к. был не класс против класса (пролетариат против буржуазии), а пролетариат с частью буржуазии против другой части буржуазии. И это вовсе не исключение в истории. Если происходит такое явление, что господствующий класс в целом стоит против класса эксплуатируемого, то прогресс становится невозможным. Только благодаря содействию части представителей господствующего класса возможна социальная победа.
Для получения хлеба и поднятия энтузиазма был создан новый мифический класс кулаков по простому признаку: наличие батраков, причем по новой мифологии предполагалось, что если, положим, в крестьянской семье, достаточно многочисленной, работает батрак, то все имущество кулацкой семьи создано именно трудом этого батрака. То, что в значительной степени справедливо относительно фабриканта (где немногочисленная неработающая семья фабриканта жила трудом сотен или тысяч рабочих) или помещика, переносилось туда, где такой вывод является вопиющей бессмыслицей. Отождествление же всякого крестьянина (так называемого «кулака»), имеющего хотя бы одного батрака, с настоящим кровопийцей-мироедом создавало почву считать весь этот народ нелюдьми, по отношению к которым все позволено: грабеж продотрядами, массовый расстрел, депортация (впрочем, по отношению к последнему и остальные классы были скоро уравнены), конфискация всего имущества как награбленного.
То же повторялось и при коллективизации. Считалось, что Советская власть воюет со звероподобными кулаками, но от этой борьбы вымерли миллионы (за два года на Украине вымерли почти все родившиеся в те годы дети). Судя по фактическому и ожидаемому приросту населения, потери от коллективизации составляют по СССР – 10–12 млн человек. Но если первоначально понятие вражеского класса – кулачества – было создано по объективному признаку (наличию батраков), то дальше враждебные классы определялись по субъективному: содействие кулакам, подкулачники, сочувствующие кулакам и, наконец, все противящиеся или осуждающие политику Сталина считались крамольниками, хотя бы это были заслуженные деятели партии. Неудивительно, что при таком понимании классовой борьбы, по справедливому изречению М. Н. Покровского: «История – это политика, обращенная в прошлое», были реабилитированы самые зверские периоды нашей истории, и понятие крамолы в понимании Ивана Грозного совпало с понятием ревизионизма и классовой измены в смысле Сталина. Сейчас фальсификация истории Ивана Грозного несколько замазана, уже не вспоминают опричников как «прогрессивное войско», фактически под сурдинку ревизовано нелепое постановление ЦК о кинофильме «Большая жизнь», но непогрешимость ЦК «ex cathedra» продолжает оставаться не подлежащим ревизии догматом.
Но если понятие диктатуры пролетариата имело некоторую определенность в первые годы Советской власти, то сейчас оно потеряло всякий смысл. Какая же диктатура, когда у нас всеобщее избирательное право и формально считается, что конституцией гарантированы все гражданские свободы всем гражданам, а пролетариата как эксплуатируемого класса вовсе нет, поскольку нет эксплуатирующих классов и пролетариату не с кем бороться?
То же и с Советской властью. Сначала это было вполне определенное понятие, противополагавшееся парламентской власти: 1) избирательными правами обладают только трудящиеся; 2) избрание производится по производственным избирательным участкам, а не по территориальным; 3) избрание производится открыто, т. к. пролетарий должен иметь мужество защищать своего кандидата. Все три признака исчезли. Формально наш Верховный Совет – банальный парламент, только что при выборах выбор отсутствует. «Сейчас у нас уже нет настоящей советской власти, а есть эрзац-парламент (и очень плохой эрзац)…»
К п. 12. Отечество не наивысший абсолют, абсолютный патриотизм отрицается. Сейчас пораженчество Ленина, лозунг «война без аннексий и контрибуций» забыт. Японско-русская война 1904–1905 годов всей прогрессивной общественностью считалась несправедливой войной русского империализма, в словах же Сталина ясно чувствовалось приветствие тому, что мы добились реванша. Мы осуждаем реваншизм у других, сами же полностью его осуществили с гаком, т. к. отняли у Японии не только южную половину Сахалина, принадлежавшую России до 1905 года, но и Курильские острова, добровольно обмененные в свое время на южную половину Сахалина и жизненно необходимые для бедной природными ресурсами Японии[57].
Эмиграция в царское время не считалась преступлением, сейчас же она (без разрешения мудрого начальства) почти приравнивается к измене родине. Очень популярен куплет песни:
Была бы только Родина богатой и счастливою,
А выше счастья Родины на свете счастья нет.
А если родина является жандармом мирового самодержавия? Должен ли верующий считать своей родиной страну, где преследуется его религия? В первые времена Советской власти была тень оправдания этим преследованиям ввиду поддержки церковью [прежней] власти и инкриминируемой церковникам симпатии к капитализму, но во Вторую мировую войну подавляющее большинство верующих и священников оказались патриотами. После некоторого ослабления гонение на религию возобновилось. Почему? Потому что усилилась опасность для всей марксистской догмы от идеологических учений разных сортов.
А как смотрит на патриотизм такой безусловный патриот, как Сент-Экзюпери? «… Но если моя страна разделяется, то возможно, что я обнаружу себя более близким к иностранцу по признаку той же религии, той же морали, тех же ценностей, чем к французу, с которым у меня не будет ничего общего, кроме звуков языка. Этот тупой патриотизм XX века есть не что иное, как дурной дух команды. Он совпадает с энтузиазмом команды, основанной на том же цвете фуфаек, и игнорирует подлинное родство».
Нельзя сказать, что абсолютный современный советский патриотизм (оправдывающий и всю старую историю царской России вплоть до нелепых походов Суворова в Италию и раздела Польши) совсем отрицает смысл последней цитаты, – он только применяет ее к другим странам, эти и подобные цитаты работают на экспорт. Интервенция? Какой ужас! Но если Куусинен возглавил «народное правительство» Финляндии и пригласил советские войска для «освобождения» Финляндии, то это не интервенция, а освобождение. Если Я. Кадар призвал советские войска для разгрома Будапешта, то это опять-таки не интервенция, а освобождение. Кого? Венгерских рабочих от венгерских рабочих? Нет, бессознательных венгерских рабочих от Эстергази и Минсенти, которые при помощи нескольких сотен венгерских фашистов (иностранных войск, поддерживавших Минсенти и Эстергази, в
