крышку на грязную кастрюлю. Я буквально взбесилась. Швырнула ложку в раковину и заорала, что не виновата, если он так помешан на чистоте. Мы стали орать друг на друга, и вдруг мне захотелось попробовать прием заземления, о котором я только что прочитала: считать цвета. Я стала носиться по комнате и считать все красное: обложка книги, настольная игра, цветочный горшок, платье на картине, цветок на подушке. Пересчитав все красное, я переключилась на голубое. Прием, достойный детского сада, – так можно успокаивать капризного малыша, но, к моему изумлению, разум очистился буквально через несколько секунд. Это было все равно что убрать громкость. Через две минуты мой благородный гнев полностью исчез. Это же такие мелочи. Нужно просто извиниться – и, возможно, вымыть эту чертову кастрюлю.
Я думала, что избавление от травмы будет сродни подъему пешком на шестой этаж с тяжелым чемоданом: тяжело завоеванным и болезненным. Оказалось, что за второй шанс не всегда нужно бороться – его можно получить бесплатно, как конфетку в ресторане. Неужели я сумею расчистить зловонное болото прошлого, засадив его одуванчиками и запустив туда бабочек? Неужели все так просто?
Нет, не совсем. Но это было начало.
Глава 21
Первые занятия восстановительной йогой были чудесны – почти наркотический улет от постоянной, тяжелой боли. И я записалась на новые курсы осознанности. Внимательный и открытый инструктор по медитации из Бруклина рассказал мне, что даже самые опытные монахи порой теряются и испытывают стресс во время медитаций. Я ходила на курсы, которые вел бывший наркоман, панк, с головы до ног покрытый татуировками. Он соединял неврологию с древним буддистским учением. Я даже испробовала высокотехнологичную медитацию, где сидела на эргономичных подушках в комнатах с идеальной акустикой и слушала музыку и электронные медитации.
Все это было отчасти полезно, и я стала искать все новые службы и занятия, которые могли бы помочь – все, что могла себе позволить.
Сначала я заглянула к подруге, занимавшейся акупунктурой. Она посмотрела на мой язык и сказала, что во мне слишком много жара.
– Имеешь в виду, что мне нужно… пить больше воды?
– Нет, это не означает, что у тебя температура, – объяснила она. – Твоя печень вырабатывает слишком много тепла. Западная наука этого не объясняет – просто поверь мне. Как ты себя чувствуешь?
– Я не могу сосредоточиться. У меня нет сил. И я тревожусь.
Она кивнула и сказала, что может вернуть мне энергию и покой. Подруга выписала мне китайские травяные таблетки, чтобы я купила их в Интернете, а потом воткнула иголки в лоб и уши. Одну иголку она воткнула в палец ноги, и по бедрам разлилось странное тепло.
– Ух ты! – воскликнула я. – У меня ноги горят!
– Да, эта иголка соединяется с чакрой бедер. А теперь закрой глаза и расслабься.
Я пыталась дышать глубоко и размеренно, но на вдохе меня раздражала иголка прямо под грудной клеткой.
Весь день у меня кружилась голова, словно я выпила чашку кофе, но не получила эффекта. Хотя я сумела сосредоточиться, акупунктура не заглушила психической боли. Я побывала у подруги еще дважды, оценила ее талант по достоинству, но мне этого не хватило.
Затем я обратилась в странную студию звуковых вибраций в Трайбеке, где прошла семинар по дыханию. Чешский психиатр Станислав Гроф, который провел тысячи психиатрических сеансов под воздействием ЛСД, предложил этот прием в 1968 году, когда наркотик стал незаконным и его пациентам потребовалась альтернатива. Холотропное дыхание – «гипервентиляция с тем, чтобы уровень кислорода и углекислого газа стал достаточным для галлюцинаций». Некоторые испытывали при этом настоящий катарсис, сравнимый с действием галлюциногенов. Я читала, что люди видели умерших родственников, вновь переживали самые тяжелые травмы и проходили через истинное очищение.
Я сидела в большой комнате с десятком других людей, и мы ритмично дышали около десяти минут. Когда инструктор сказал, что можно дышать нормально, я ощутила физическую галлюцинацию – мое тело оторвалось от земли и парило. Это странное ощущение можно было сравнить с тем, как кто‑то играл рядом со мной на волынке. Но никакого психического прорыва я не пережила и умерших не увидела.
* * *
Я даже записалась в группу поддержки переживших детские травмы. Это было совершенно неформально – группа друзей, собравшихся вместе по рекомендации знакомых. Мы не говорили: «Меня зовут Стефани, и в детстве я пережила насилие», хотя вполне могли бы. Все рассказывали свои истории и говорили о повседневной жизни. Многие плакали. Было трудно не сравнивать мою травму с чужими. Моя история оказалась не худшей – и мне об этом сказали. Когда я поделилась, что у меня есть бойфренд, мне ответили: «Хорошо, что ты не пережила сексуальное насилие и смогла построить нормальные романтические отношения. Хотелось бы мне быть на твоем месте». Меня охватило чувство вины. «Мне жаль», – пробормотала я, потому что не знала, что еще сделать.
Но, несмотря на наши различия, я поняла, что все мы во многом схоже ведем себя. Я узнавала себя в их рассказах, преувеличенных реакциях, их печали и тревожности. К сожалению, сходство опыта не помогло мне ощутить родство. Я считала, что их состояние такое же патологическое, как и у меня в последние месяцы. Они не перезванивают людям. Классический пример расстройства привязанности. Они винят себя за плохое настроение других людей, хотя не сделали ничего плохого. Тревожная привязанность, возможно, тревожность/избегание – а также искаженное самовосприятие!
Не помогало и то, что из всех присутствующих я испробовала наибольшее количество разнообразной терапии. Я оказалась в неловком положении некомпетентного псевдотерапевта, пытающегося утешить других, рекомендующего книги и приемы, хотя самой мне они не помогли. Я поняла, почему в группах поддержки всегда есть опытные модераторы, прошедшие специальную подготовку, – с этой ролью не может справиться человек, переживающий кризис.
Но одна особенность этой группы сделала мое присутствие ценным – я сумела понять, что комплексное ПТСР вовсе не делает человека монстром.
Все члены группы перенесли тяжелые травмы. Но все они изо всех сил старались прийти в себя так, чтобы никому не навредить. Они мрачно шутили, угощали всех хорошим сыром, когда собрания проходили у них в доме, и обнимали друг друга, когда кто‑то плакал. Все стремились защитить друг друга от негативных внутренних голосов. Это были талантливые и харизматичные люди, хотя и погруженные в самих себя. Они читали психологические книги, танцевали до упаду и писали яркие, жизнерадостные картины.
И это разбивало мне сердце. В начале каждого собрания мы усаживались в кружок и рассказывали,
