говорят!
Я осторожно приподнялся, посмотрел сквозь деревья на дорогу. «Десятка» медленно приближалась к посту.
Раздалось еще несколько выстрелов.
— Быстро, идем! — сказал я, взял отца под руку, мы заспешили вдоль деревьев.
— У них что, оружие? — зашептала мама. — Им же убить можно!
— Да, мама, можно. Все серьезно.
Я бежал впереди, одной рукой придерживая за локоть отца, другой защищая лицо от невидимых веток. Мама с сумкой следом за нами, продолжая причитать.
— Так это они тебя ловят?
— Не только меня, всех. Тихо, мама.
— Ты что, преступник, да?
— Нет, мама, я другой.
На этом слове отец что-то замычал, задергался. Но я цепко его держал, понял, что так взволновало его.
Пока на дороге была шумиха и стрельба, мы быстро прошли опасный участок по лесопосадке. После развилки дорога спускалась вниз. И сверху, с развилки она скрывалась в тени. Здесь нам можно незаметно перебежать ее.
Остановив рукой моих спутников, я осторожно вышел из-за деревьев, чтобы убедится, что поблизости нет машин.
От развилки мы отошли еще метров на двести-триста, до нас еще доносятся недовольные и растерянные голоса, тонкие желтые лучи от фонариков плясали над дорогой, по верхушкам деревьев.
Но на дороге никого не видно. И никто не пытался куда-то двигаться. Самое то, пока они ничего не понимали.
— Давайте за мной, быстро, — скомандовал я.
Мама вышла из темноты под свет луны, ведя под руку отца. Я взял с ее плеча сумку, подхватил отца с другой стороны. Пригибаясь, мы быстро перебежали дорогу, скрылись за деревьями. Отец не сопротивлялся, что радовало. Хоть что-то соображал.
Зашли вглубь подальше, остановились, чтобы немного отдышаться. Я осмотрелся. Лесопосадка не широкая — несколько рядов деревьев, перемежающихся кустарником, а дальше поле метров пятьсот, плавно спускающееся к лесу. Вот туда нам надо. Но через поле не побежишь, там сейчас грязь одна с растаявшего снега.
Мама достала из сумки бутылку воды, попила сама, дала отцу, освободив его от кляпа. Отец молча попил из ее рук, глядя на меня исподлобья черным ненавистным взглядом.
— Не смотри так на меня, отец. Все будет хорошо.
— На, Никита, попей тоже, — протянула мама мне бутылку.
Я аккуратно заправил кляп отцу обратно, на всякий случай, сделал несколько жадных глотков.
— Ну, теперь нам надо пройти лесопосадку, огибая поле и по лесу спуститься к речке, — сказал я, показывая маме рукой. — Вдоль реки, там километра два-три, мы выйдем к трассе на Пермь. План, конечно, не ахти какой, но другого нет.
Мама слушала молча, кивала, видимо доверившись полностью мне. Или потому что отец с кляпом во рту не мог промолвить ни слова. Хотя сейчас он даже не мычал. Вообще никак не проявлял свое недовольство; просто смотрел в сторону леса и тяжело дышал.
— Ну ладно, пошли. Время дорого, а погоня еще не закончилась. Надо уйти как можно дальше.
Я закинул сумку на плечо, мы выстроились в цепочку и двинулись через кусты и деревья к освещенному полной луной полю. Потом, выбравшись из кустов, шли по траве вдоль посадки. Родители шли тяжело переступая. Да и сам я безумно устал от бесконечной погони, не проходящего страха и неизвестности.
Мы прошли по краю поля, вышли к опушке леса. Обернулся — никого не видно. Даже перекрестка с кордонов отсюда не видно было. Главное сейчас уйти от погони, скрыться за деревьями. Я еще надеялся, что тот, кто следил за мной — кто бы он ни был — не сможет нас достать, если мы скроемся в переплетении деревьев.
Когда стали углубляться в лес, мама вдруг сказала:
— Сынок, а куда мы идем?
Я остановился, поправил сумку на плече, обернулся к ней.
— Что ты спросила?
Мама подошла ко мне, испуганно озираясь по сторонам непонимающим взглядом.
— Где мы? — спросила она, — что происходит?
Я бросил сумку, подошел к ней, обнял за плечи и заглянул в глаза.
— Мама?
Она смотрела на меня испуганными, но своими, живыми зелеными глазами! Я так и замер на месте, в горле встал ком. Она снова стала такой как прежде.
Егор.
Мы объехали канал, проскочили мост, выехали на щебенку.
Я приготовился к тому, что начнет трясти, но машина шла мягко, как пароход, лишь иногда по днищу и аркам колес глухо постукивали камешки. Лапа, надо отдать ему должное, вел такую громадину умело.
Я оглянулся назад. Сохатый сидел, тупо глядя через окно на дорогу, ожидая дальнейших приказов. Шпын расслабленно развалился, закинув ногу на ногу, курил, стряхивая пепел прямо на пол. Лишь глаза его блестели в темноте салона злобной чернотой.
Машина резко просигналила, притормозила. Я качнулся, посмотрел вперед. В свете фар увидел, толпу подростков, загородившую всю дорогу, над ними маячило несколько палок, слышались недовольные возгласы.
— Это еще что такое?
— Хрен его знает! — почему-то радостно воскликнул Лапа и снова нажал на клаксон. — Забастовка!
— Чего? — я посмотрел на него. — Какая, нахрен, забастовка?
Лапа лишь пожал плечами, поморгал фарами.
— Поехали, некогда тут, — сказал я.
Видя, что джип не собирается отворачивать, толпа нехотя рассеилась. На дороге остается лишь один смельчак. Или полоумный.
Лапа закричал что-то вроде «Йо-хооо!» и нажал на газ. Мотор заурчал, машина набрала скорость вроде плавно, но меня все равно придавило к сиденью. Я невольно схватился за ручку над дверью, готовый к неминуемому удару. Но в последний момент Лапа славировал вправо, и дурного подростка лишь слегка зацепило левым крылом.
Я обернулся, посмотрел через заднее стекло. Малолетний камикадзе упал, но скорее от испуга, потому что тут же вскочил и замахал вслед машине палкой. К нему подбежали дружки, подружки, захлопали по плечам. Теперь он у них стал героем, дебил.
— Идиоты, — проворчал я.
— Как я его!? — засмеялся Лапа, довольный по уши своим трюком.
— Вперед смотри лучше!
— Шпын! — не унимался он и посмотрел в широкое зеркало заднего вида на лобовом стекле. — Ты видел? Круто!
— Видел, видел! — пробурчал Шпын, — я тоже бы так смог…
— Хрена с два бы ты так смог! — злобно прошипел Лапа, продолжая улыбаться.
— Да пошел ты! — обиделся Шпын и снова отвернулся к окну.
Лапа, не сбавляя скорости, повернул, машину по грунтовке слегка занесло, но он, как заправский гонщик, легким движением руля ее выровнял. Свет от фар высветил впереди длинную прямую дорогу.
Я посмотрел по сторонам, вглядываясь в темноту, чертыхнулся и отвесил Лапе тяжелый подзатыльник.
— Ты куда едешь, чучело? Нам на Солнечный надо, дубина! На Солнечный! — я схватил его за нижнюю челюсть, вывернул голову налево. — Это значит туда! Шумахер, нахер!
Лапа испуганно моргнул, сзади раздался злорадный
