лепестках шиповника. Главное – не жадничать, главное – чтоб перебора не было…
Запас моего психического равновесия стал иссякать! Мы, с Загаром, живём прямо на морском берегу. Фоном всей жизни, здесь – является грохот прибоя. А, у нас, прибой – океанский! Днём, он не мешает, а, вот, ночью! Не мешает только первое время. Месяц. Второй…
– Бух! Хуххх… Бух! Хуххх… Бух! Хуххх…
Среди ночи, я открываю глаза – в душной, кромешной темноте, раз за разом, бьют пушечные залпы океанского наката.
– Бух! Хуххх… Бух! Хуххх… Бух! Хуххх…
– Как, тут, спать?! – раздражённо думаю я.
В абсолютной тишине ночи, эти залпы – просто оглушительны!
– Бух! Хуххх… Бух! Хуххх…
Они, действительно, орудийные! Вот, очередной океанский вал ударяется о песчаный пляж нашей бухточки, своим дальним-дальним концом!
– Бух!
Это, пока – далеко.
– Бух! Бух! Бух!! Бух!! Бух!!! – гром обвала стремительно нарастает.
– Буххх!!! – с треском раскалывается самый мощный удар!
Прямо, по моей голове!
– Бух!!! Бух!! Бух! Бух!..
Грохот ударов наката пролетает дальше, мимо нашего балка и постепенно затухает в другой стороне. Это – всё-равно, что спать рядом с рельсами! По которым, на полном ходу, несутся скорые поезда…
Каждое утро, я встаю с тяжёлой, квадратной головой…
– Дальше, так жить – нельзя! – тоскливо думаю я, каждое утро.
Утро. Как всегда, тяжёлое утро… Я бреду с Загаром от нашего балка на высокую морскую террасу, обследовать верхний дом, на Тятино. Этот единственный дом остался на месте бывшего посёлка. Это, практически, рядом. Там базировались лесоустроители, в прошлом году. Но все другие люди обходят его стороной.
Дом стоит в понижении, метрах в восьмидесяти за гребнем высокой морской террасы. Вокруг него – обширный пустырь высокотравья! Дом утонул в лопухах – по самую крышу! Мы пробираемся к нему по лопухам…
Внутри дома – пусто. И грязно, как в конюшне, хотя двери и все окна – по-прежнему, целы.
– Жить в нём – как в норе, я не хочу, – рассуждаю я, – Но ночевать… Почему бы и нет?
Крыша у дома – настоящая, как у нормальных домов. Она двускатная, большая. Я заинтересованно обследую просторный чердак. А, потом – тащу туда из дома металлическую сетку от солдатской койки. Чтобы было светло – я выломал по две доски в обоих торцах чердака. Чтобы Загар мог сам забираться на чердак, к краю плоской крыши пристройки – дровяника я приставил широкую и длинную доску.
К вечеру, мы с Загаром залезаем на чердак Тятинского дома. Я, с удобством, размещаюсь в спальнике, на коечной сетке. Загар спит на сухих опилках чердака рядом, скрутившись в клубок. Гребень высокой морской террасы и трёхметровая стена лопухов совершенно закрывают наш дом от грохота океанского наката! Здесь – ти-ши-на! Я закрываю глаза – и просто, улетаю…
– Вот оно – настоящее счастье, – сонно думаю я, – А, для Загара?! Ладно, мне, человеку. А каково спать, под орудийными залпами наката – собаке?! С её-то слухом…
Теперь, мы спим в полной тишине! Как в раю, ночи напролёт, нам поют песни лесные птицы…
К нашему балку подкатывает вездеход! Это – опять лёгкая ГТСка вулканологов. Из неё выбирается Юра Кулинский, со своим лайчонком.
– Привет отшельникам! – улыбается до ушей, Юра, он всегда такой приветливый, – Как ты здесь живёшь? Тысячу лет не виделись!
Мы с Загаром, всегда гостям рады! Особенно – когда гости так редки, особенно – если они свои…
Следом за Кулинским появляется Маркелыч. Этот – завхоз на базе геологов, в посёлке. Известный проныра.
У Юры и Маркелыча – ружья. Ну и что? У меня – ружьё, тоже!
– Саня! Давай, по лесу пройдёмся! – предлагает мне вскоре, Кулинский, – Ты, только, ружьё с собой захвати.
– Хм! Ну, что за глупые советы?! – обескураженно думаю я, – Я в лес, без ружья – не хожу.
– Конечно! – говорю я, – Я рад пройтись по лесу, в компании! А, то – всё один, да один…
И вот мы, с нашими подростками-лайками, углубляемся в хвойник, напротив верхнего дома на Тятино. Нас ведёт шустрый и мелкий, Маркелыч.
– Сань, ты старайся шагать тихо, без шума! – тихо говорит мне Юра, когда мы немного отстаём от Маркелыча.
Я удивлённо скашиваю на него глаз – я всегда, в лесу, стараюсь идти тихо. Вокруг нас – тёмный, папоротниковый пихтарник. Мы шагаем цепочкой, напрямую пересекая обширный хвойный массив, что примыкает к верхнему дому…
Вот уже и обширная поляна лесного озерца начинает просвечивать сквозь тень и мрак хвойника, впереди нас. Маркелыч заворачивает по окраине сырого ольховника, вправо от озерца, всё по границе пихтарника и по границе… Он всё время что-то высматривает впереди!
– По-моему, Маркелыч ищет медведя! – с изумлением, догадываюсь я об истинной цели нашей лесной «экскурсии», – А всё это – совсем не прогулка по лесу!
– Куда мы идём? – шагая последним в нашей тройке, на ходу интересуюсь я, у Кулинского.
– Да… Сейчас свалим на Тятинку! Напрямую, через лес! – коротко оборачивается, тот.
– На Тятинку?! – чистосердечно удивляюсь я, шёпотом, – Но… Мы, сейчас, идём – уже прямо на Ночку! Тятинка осталась вон там! Слева и уже сзади!
Обернувшись на моё недоумение, Маркелыч меряет меня презрительным взглядом, с головы до ног.
– Да-ааа! – тянет он, – Вы, тут месяцами живёте – а, вообще, ни хрена не знаете! Тятинка – прямо перед нами! Ещё немного пройдём – и вывалимся прямо в речку!
– Хм! – хмыкнув в ответ, я, молча отворачиваюсь, приученный не спорить со старшими.
– Моё – какое дело?! Тятинка – так Тятинка! – зло кипят мысли, в моей голове, – Считаете, что она впереди – пусть будет впереди. Моё – какое дело?
По очень широкому кругу, сырой ольховник заворачивает нас всё правее и правее. Не замечая этого, мои спутники продолжают красться по медвежьей тропе, пролегающей по его краю…
Наконец, я опять не выдерживаю: «Юра! Ну, а теперь – мы куда идём?!». Кулинский удивлённо оборачивается ко мне: «Я же сказал – на Тятинку!». И нетерпеливо отмахивается от меня: «Подожди, Сань! Скоро будет!».
– Какая Тятинка! – гневно вспыхиваю я, – Мы, уже – вообще, к верхнему дому возвращаемся!
Ужаленный моим невежеством, Маркелыч испепеляет меня долгим-долгим, презрительным взглядом. Выгибаясь от переполняющей меня злости, я, молча, отворачиваю лицо в сторону…
Через десяток минут хода, азартно крадущийся первым, Маркелыч, вдруг останавливается, как вкопанный! Приученные «не лезть поперёд батьки», мы с Юрой стоим, молча. Пауза затягивается…
Уже догадываясь, в чём дело, я молча протискиваюсь по лопухам мимо плеча Маркелыча. Так и есть! Метрах в семидесяти прямо перед нами, в вертикальном просвете между кронами пихт, чернеет высокая, двускатная, рубероидная крыша нашего Тятинского дома.
– Хм! – красноречиво хмыкнув в полной тишине, я переламываю своё ружьё и вынимаю патроны…
Раздвигая руками перед лицом зелёные зонты лопухов, я в одиночестве, нервно шагаю к дому…
– «Я здесь все мели знаю»! – молча паясничаю я,
