сразу привыкли к сумраку, который едва разгоняли масляные лампы. Подняв глаза на одного из самых страшных людей в этой части света, Стефан вздрогнул. Острые, орехового цвета глаза немолодого уже воина смотрели на него с насмешкой и презрением. Точнее, испуганному Стефану только показалось, что вождь варваров смотрит на него. Тому не было дела до евнуха, стоявшего позади всех. Каган сидел на кресле, выложенном листами золота, и украшенном тончайшей чеканкой. Одежда из шелка ярчайших расцветок, драгоценные цепи и браслеты лишь подчеркивали его дикость. На фоне одетых роскошно, но со вкусом, ромеев, он выглядел нелепо и вульгарно. Эти мысли промелькнули на лицах послов, но тут же спрятались подальше, пока каган, который смотрел на них с понимающей усмешкой, не счел это оскорблением.
А вот люди, сидевшие по бокам от кагана, заставили ромеев сжать зубы от бессильной ненависти. Кто бы не узнал эти высокие шапки, сапоги с загнутыми носами и завитые бороды? Это были персы. Вперед вышел патрикий Георгий, назначенный старшим в этом посольстве.
— От имени божественных Августов Ираклия и Константина, приветствуем тебя, великий каган. Позволь спросить, почему ты нарушил мир, в крепости которого ты поклялся своими богами. Мир, за который тебе дали богатейшие дары.
— Дань! — хищно улыбнулся каган. — Вы платите мне дань, ромей. Не играй в слова и не пытайся придать себе важности. Твои императоры — всего лишь мои данники, точно такие же, как словене, которые сейчас копают рвы и строят осадные башни.
— Но мир был нарушен, — патрикий тактично обошел болезненный вопрос. — И нарушена дружба, в которой ты нам клялся.
— Дружат лишь равные, ромей, — усмехнулся каган. — Вы же не равны мне. Я могу позволить вам дышать, а могу передумать, когда мне это будет угодно. Не пытайся цветистыми словами исказить суть того, что происходит. Я уже здесь, и я возьму этот город.
— Город полон войск, — спокойно ответил посол. — Горожане тоже возьмутся за оружие. Тебе не взять Константинополь.
— Тогда почему ты здесь? — засмеялся каган. — Почему покорно стоишь у моего шатра и сносишь оскорбления от моих воинов?
— Господь милосерден и не хочет кровопролития, — ответил патрикий. — И потому мы здесь. Мы пришли говорить о мире.
— Говори, — милостиво разрешил каган.
— Мы предлагаем тебе пятьсот тысяч солидов сразу и по двести тысяч ежегодно, как мы и давали тебе до этого. Взамен ты уводишь войска, освобождаешь всех пленных и возвращаешь их имущество.
— Я предложу вам другое, — с усмешкой ответил каган. — Вы сдаете город, а я дарю вам жизнь и свободу. Все, что есть в городе, станет моим, а каждый из вас сможет забрать только то платье, что будет на нем. Как тебе, ромей? На мой взгляд, даже излишне щедро.
— Мы не пойдем на это, — покачал головой побледневший патрикий. — Можешь нас казнить, но другого предложения не будет.
— Вы не можете, — сказал каган, — обратиться ни в рыб, чтобы спастись в море, ни в птиц, чтобы улететь в небо. Вы не спасетесь от наших стрел. Шахрбараз, меч шахиншаха, стоит в Халкидоне, за проливом. Он приведет три тысячи отборных бойцов. А вы, ромеи, умрете или станете рабами. Твой император Константин будет служить скамейкой для моих ног, как ваш Август Валериан для шаха Шапура. А Ираклий, так и быть, потешит моего царственного брата Хосрова.
— Император бьет персов, — гордо ответил Георгий. — Скоро разобьет и эту армию.
— Так каков будет твой ответ, ромей? — нетерпеливо спросил каган.
— Мы должны донести твою волю Августу Константину, — уклончиво ответил посол. — У нас нет полномочий принимать такие решения.
— Ну, так иди, доноси, — милостиво ответил каган. — Чего стоишь? Сроку вам до заката. После этого переговоров больше не будет.
Послы попятились задом из шатра, склонившись в поклоне, а Стефан заметил злорадные улыбки на холеных лицах персов. Они были счастливы, видя унижение ненавистных ромеев. Процессия растянулась на два десятка шагов, а сбоку от нее крутились любопытные всадники, которые с детской непосредственностью разглядывали послов, а то и вовсе тянули жадные руки к их украшениям и одежде. Многие тыкали пальцами и отпускали грубые шутки. Совсем молодой парнишка — авар трусил рядом и тянул какую-то заунывную песню. Стефан вздрогнул, он пел по-словенски. Он дошел с ними почти до самой стены, когда остальные всадники уже отстали. Ведь со стен уже целились лучники.
— Кто из вас, сволочей, мою речь понимает, кивни незаметно, — протяжно пел он, а потом начинал крыть их по чем зря. Стефан кивнул, а остальные удивленно таращили глаза и испуганно отводили взгляд в сторону. Это был еще один степняк, который оскорблял их на своем, непонятном им языке.
— Персы поплывут из Хал[36], — пробубнил он негромко а потом заорал. — Чего глаза вылупил, толстожопый? Да у старой бабы и то зад меньше!
Стефан и, впрямь, несказанно удивился, а его глаза неприлично расширились. Он не ослышался? Тем не менее, доместик пристально посмотрел на паренька и медленно закрыл и открыл глаза, показывая, что все понял, а когда увидел его счастливую улыбку, обо всем догадался. Даже здесь были люди его брата.
— Когда зажгут огни на Влахернах[37], придут словене, — протяжно пропел паренек, а потом заорал. — Ну, точно, у тебя жопа, как у бабы. И борода не растет!
Мальчишка поскакал к своим, провел ладонью по горлу, показывая на ромеев, а потом что-то еще сказал на языке степняков. Те закатились от хохота, похлопывая его по плечу. Парень был тут в авторитете, он же не побоялся под прицелом лучников до самых городских ворот дойти.
А Стефан в полной задумчивости сел в носилки, что ждали знать империи у ворот и молчал до самого дворца. Он не попадет к Августу Константину, это было невозможно, а вот к патрикию Бону он мог зайти запросто. Достаточно попросить об этом одного из слуг императрицы, которыми был наводнен дворец. Среди них были такие, которым патрикий отказать просто не мог.
Так и получилось, и уже через час он стоял в покоях старого вояки, который командовал обороной города. Он поднялся с самого низа, и служил в дворцовой страже, понемногу поднимаясь по служебной лестнице. Он был умен, отважен и хитер, как и все, впрочем, люди, пробившиеся на высшие посты Империи с самого дна. На удивление, патрикий Бон не был лишен остатков порядочности, и именно поэтому Стефан не хитрил, и смотрел ему прямо в глаза.
— Говори, — коротко бросил патрикий. — Но не трать мое время понапрасну, доместик. Его у нас и так почти не осталось.
