что-то обсуждать? — Дина скрещивает руки на груди. — Но я запомню.
— злопамятная, да? — Макар вскидывает бровь.
— Очень.
И тут он, наконец, замечает меня на лестнице. Сердце, кажется, останавливается, а затем бешено бьется о ребра. И меня это злит. Я хочу возмутиться его пьяной наглости, а не бледнеть, будто влюбленная дура, которая ждала его. Любым.
— Уля… — хрипло тянет он.
— Ну вот — шипит Дина, всплеснув руками, — разбудили.
— Да замолчи ты, — мягко отпихивает ее в сторону и, пошатываясь, идет к лестнице. — Раскудахталась.
Останавливается у первой ступени, хватается за перила и смотрит на меня исподлобья. Он пришел меня убить? Взгляд черный и не обещает хорошей и приятной беседы.
— Зачем ты пришел? — тихо спрашиваю я.
И полицию бессмысленно вызывать. Он еще по закону мой муж и пришел он к себе домой. Пока не бузит поэтому сейчас моя задача, чтобы ночной гость не рассвирепел. А Макар, кажется, на грани этого.
— Я. — на несколько секунд замолкает, поднимается ко мне и выдыхает мне в лицо, — хочу увидеть сына.
У меня аж глаза слезятся. Его ведет в сторону, и он, держась за перила упрямо перешагивает ступени.
— Ты пьян, Макар.
— А то я не знаю, — делает короткую передышку и с уверенностью сворачивает в коридор.
— Макар, — шепчу я и кидаюсь за ним.
— Что? — оглядывается.
Точно прибъет. Поножовщина была, теперь время для пьяных нападок мужа, который выместит злобу на ненавистной жене.
— Это опасно.
— Соглашусь, — недобро щурится он. — На руки брать не буду. Только посмотрю.
Соскучился. Или я не имею прав соскучиться по сыну?
— И будить его не надо, — шепчу я. — Он плохо засыпает в последнее время
— Принято.
Стоит, смотрит на меня и не торопится идти к детской. Походит на зверя, который раздумывает над тем, разорвать свою жертву сейчас или обождать. Минута, две и он делает шаг ко мне.
Я не успеваю отступить. Хватает за запястья, рывком привлекает к себе и душит в объятиях, тяжело и шумно выдохнув в шею. Оцепенев, я могу лишь моргнуть.
Неожиданно он сползает на колени, утыкается лицом в мой живот, и его плечи вздрагивают.
Он плачет, и мои глаза округляются от шока.
— Макар, — кладу ладонь на его плечо.
А он не реагирует на мой голос и заходится сильнее в своей внезапной истерике. Я оглядываюсь.
У лестницы стоит Дина. Тоже с круглыми глазами, и медленно отступает к ступеням.
Через секунду ее уже нет в поле зрения. Бросила меня.
Пижама под лицом Макара — мокрая. Касаюсь его затылка, и медленно выдыхаю панику, которая меняется растерянностью.
— Макар.
Оседаю на пол, увлекая его собой. Рыдает у меня на коленях, и не над изменами.
Из него рвется что-то темное, одинокое и что-то, что было с ним долгое время.
Макару страшно и холодно. У него обнажена та часть души, с которой я не была знакома, а опьянение вскрыло ее.
— Макар… — пропускаю его волосы сквозь пальцы. — все будет хорошо… Я рядом… Рядом…
Закрываю глаза и медленно покачиваюсь из стороны в сторону. Человек может быть окружен толпой людей, но от одиночества и отчаяния они не спасут, если нет того, с кем в минуту слабости можно отпустить себя.
Макар затихает, затем отстраняется и садится у стены. Упирается локтями о согнутые колени, опускает лицо и молчит. Не знаю, останется ли в памяти минуты его слабости, но, кажется, он уже сейчас не рад тому, сорвался.
Я встаю, подхожу к нему и шепчу:
— Иди ложись спать.
Поднимает взгляд:
— Собери вещи, возьми Артёма и поехали.
Речь еще невнятная. Взгляд мутный, пусть и решительно злой. Он еще пьян. И, вероятно, без посторонней помощи не встанет.
— Куда?
— Мне этот дом не нравится, и жить ты тут не будешь.
— А где мне жить?
— со мной, — отвечает он и замолкает, не спуская с меня взгляда.
— Тебе надо отоспаться.
— Конечно, я же пьяный, — криво усмехается он. — А раз пьяный, то говорю глупости, о которых забуду? Хотя… — тихо смеется, — я в этом мастер.
— Есть такое, — соглашаюсь я.
— Но “забыть” не значит “избавиться”.
— Немного философии от Быкова, — протягиваю руку. — вставай, Макар. Поспи, а потом уже…
Перехватывает мое запястье и прижимается щекой к ладони, прикрыв веки.
— У тебя такая теплая рука.
От его тихого голоса сердце бьется чаще. Да, он пьян, но он впервые открыт и уязвим. Я чувствую, что одерни я сейчас руку и оскорби его злым словом, то это отпечатается в нем ожогом.
— Макар, ты правда очень пьян.
— Я знаю, — вновь смотрит на меня и шепчет — Ты такая красивая.
Глава 46. Я все помню
— Ложись, — в который раз мягко опрокидываю Макара на спину. — Или я тебя сейчас привяжу.
— Я буду сопротивляться, — вздыхает он и неловкими пальцами расстегивает рубашку, но на третьей пуговице сдается и роняет руки.
— Я позову Дину.
— Серьезная угроза, — хмыкает он и закрывает глаза, а затем подрывается и хочет меня схватить.
Я отскакиваю, а Макар в пьяном неуклюжем маневре падает с кровати.
— Ты цел?
— Мой великолепный план, — заползает на кровать и ложится лицом вниз, — не удался, — печально вздыхает. — Ты такая быстрая и ловкая…
— ты просто пьяный
— Я просто хочу тебя обнять, — бубнит в простыню и замолкает.
И я хочу его обнять, но разрешить себе этого не могу. Он пьян и потерян в реальности. Накрываю его одеялом, а он тяжело вздыхает в простынь. Сажусь на край кровати и поглаживаю его по лопатке:
— Спи.
— Мне плохо.
— Тазик принести? — неуверенно спрашиваю я и раздумываю, успею ли я спасти простыни от его “плохо”.
— Нет… — шепчет. — По жизни плохо, Уля… Тазик тут не поможет
— А что поможет?
— Я не знаю, — переворачивается на спину и смотрит на меня, — но сейчас мне лучше.
Я молчу, потому что мне и самой сейчас куда лучше, чем час назад. И я не хочу уходить. Я люблю Макара. И как же больно, что эта любовь к нему теперь искалеченная. В ней больше нет юной мечтательности, легкости и слепой привязанности.
Я знаю, что он мерзавец. Он обратил меня в маньячку, которая может взять нож и воткнуть его в бок. Он говорил мне отвратительные вещи, показал свою темную сторону души и утопил в отчаянии, но… Я люблю его. И я сейчас едва сдерживаю себя от того, чтобы не прильнуть к его груди.
Возможно ли излечиться? Любят говорить, что время лучший лекарь, но оно не избавит меня от воспоминаний, например, о нашем
