это время как раз встал на задние лапы и, высунув громадную морду за борт, с любопытством наблюдал сцену причаливания к берегу. Наверное, желая как можно скорее покинуть корабль и пойти с хозяином погулять, чтобы при случае загнать какого-нибудь кролика. Он пару раз грозно рявкнул на раба, зашедшего в воду по пояс и явно, по мнению молосского дога, не спешившего выполнить его сокровенные желания. Раб, который как раз принял толстый канат для причаливания, поднял голову и, увидев морду Цербера, с истошным криком метнулся к берегу. Сбежались воины-анты. Разобравшись, в чем дело, раба пинками прогнали, поставили на его место другого. Начали оживленную перепалку, то и дело тыкая пальцами в сторону пса, который произвел на них неизгладимое впечатление.
Уже на берегу, куда трибун вышел только в легкой кольчуге с Цербером на коротком поводке, лучники-анты, цокая зубами, прихлопывая себя по ляжкам, окружили его, что-то наперебой расспрашивая.
Спину, весьма кстати, страховал Лют-Василиус, который тут же и перевел:
– Они поражены видом твоей собаки. Говорят, тут много купцов проходит, много людей плавает, но никогда такого громадного зверя не видели. Спрашивают: ты с ним на медведя собираешься охотиться?
– На слона! – недовольно ответил Константин Германик. – Спроси лучше, сколько нам здесь лагерем стоять?
Расталкивая лучников, к трибуну приблизился худощавый высокий ант, лет так под пятьдесят. Аккуратно расчесанные длинные седые волосы были перехвачены тесьмой на лбу. Когда-то, наверное, голубые, а теперь выцветшие глаза на морщинистом лице, испещренном шрамами, глядели пытливо и проницательно.
– Прости их, офицер, – произнес старый ант по-гречески, – мои солдаты в этой глуши совсем одичали. Никакого уважения к купцам, к гостям. Ты спрашивал, как скоро рабы справятся с перетаскиванием вашей лодки по берегу? Быстро, они опытны, полдня, не более. Зовут меня Радагаст, что на твой язык переводится «рад гостям». Я командир этого гарнизона.
– Трибун Галльского легиона Константин Германик, – кивнул в ответ Германик. Он не счел нужным скрывать свое имя и звание. То, что перед ним ветеран, сомневаться не приходилось.
– Приглашаю тебя ко мне домой. Это – недалеко от реки. Мы успеем насладиться сытной едой, и ты вернешься, когда твой кораблик уже будет покачиваться на воде по ту сторону порогов.
Германик на мгновение засомневался. Все-таки – чужая страна, неизвестные люди.
– Кстати, позволь полюбопытствовать: откуда у тебя такой превосходный щенок молосского дога? – поинтересовался Радагаст.
Этот вопрос решил дело. Что такое молосский дог, мог знать только старший по званию.
Трибун сразу понял, как дико проголодался.
– А можно пса с собой взять?
Радагаст кивнул:
– Да я просто настаиваю на этом!
От команды отделился угрюмый Лют-Василиус, на веревке таща за собой Шемяку.
– Трибун, ты куда?
– Лют, он со мной. Надеюсь, ты доверяешь прежнему командиру? – внезапно произнес Радагаст.
Лют-Василиус перевел взгляд на анта. На его лице попеременно отображался то испуг, то удивление. Он инстинктивно протянул руку, чтобы убедиться в реальности своего собеседника. Отдернул ее.
«А ведь испугался, – быстро решил для себя Константин Германик, – потому что лапать командиров не позволено».
– Не бойся. – Ант издал хриплый звук, напоминавший смешок. – Я не подводный дьявол из-подо льда озера Нобель. И готы меня не распяли на той березе, хоть и обещали. Обошлось. Тебя обменяли на три меча византийской работы, меня – на знатного гота спустя день. Мы вместе под одной березкой смерти ждали, когда в плен попали, – объяснил Радагаст, обращаясь к Константину Германику.
– Он мне рассказывал, – кивнул трибун.
– Рассказывал? Значит, ты все знаешь. А что ты в Византии делал? – Радагаст снова повернулся к Люту-Василиусу.
– Работал в гончарной мастерской. С меня сняли рабский ошейник, когда хозяин мой, мастер Поликарп, человек набожный и добрый, окрестил меня.
У Радагаста вдруг дернулась щека, как от укуса пчелы.
– Встречу на войне – повешу. Ты должен помнить приказ: христиан в плен не брать.
– Мы не на войне, – смело возразил Лют-Василиус бывшему командиру. – Лучше хмельным медом угости.
– Хоть ты и христианин, но мой гость, – серьезно молвил Радагаст, – отказывать не в наших правилах. Пойдешь с нами, домашние тебе пару кувшинов медовухи нацедят. Сам бы я с тобой предпочел посидеть за одним столом, но…
– Это потому, что христианин? – полюбопытствовал трибун.
– Нет, – решительно возразил Радагаст. – Мне, откровенно говоря, все равно какому Лют богу молится. Хоть этому дьяволу готскому, Абрасаксу. Тут – другое. По нашим воинским обычаям запрещено командирам с солдатами бражничать. Дисциплина падает.
Он жестом предложил следовать за ним. Однако заметив, что Лют-Василиус тащит за собой на веревке Шемяку, отчитал его:
– Мало того, что крещеный пират на сладкий мед напросился, так еще раба прихватил. Брось его! На обратном пути заберешь.
Ант присмотрелся к Шемяке, который под его взглядом задрожал, как листва под первым порывом зимнего ветра в столичной роще.
– Ты – ант?!
– Он – придурок, – успокоил Радагаста Константин Германик. – Причем вечно голодный.
– Нет, мне придурков не надо, – решительно заявил ант. – У меня своих хватает. И – тоже всегда голодные. Вот ты скажи мне, трибун: почему придурки со всей Ойкумены всегда голодные и всегда попадают именно под мое начало?!
За подобными глубокомысленными рассуждениями два командира не заметили, как пришли в селение Радагаста. Собственно, селением это назвать было трудно. Каменная казарма для солдат с окнами-бойницами. Напротив – эргастул, деревянное строение-тюрьма для ночевки рабов с маленькими отверстиями для воздуха и света, в которые и кулак не протиснуть.
– Мы своих рабов хорошо кормим и наказываем только за провинность, – по ходу объяснил Радагаст. – На ночь на цепь не сажаем. Куда им бежать? К хуннам под нож?!
Константина Германика удивили две вещи. Женщины. Почти два десятка женщин, сновавших по большому внутреннему двору. И – запах. Особенно, когда ветер подул в их сторону, трибун ощутил невыносимое зловоние гноя и грязи. Откуда-то из-за помещений для рабов донеслось выразительное хрюканье.
– Да-да, – подтвердил Радагаст. – Свиней мы держим множество. Как для еды, так и для жира. Понимаешь, трибун, от того, как ты умастишь бревно, по которому передвигают торговое судно, так оно и подвинется. Можно, конечно, лить на бревна воду и положиться на силу рабов, которые будут толкать и тянуть тяжелую лодку. Но можно сделать быстрее и проще: просто хорошо смазать бревна свиным жиром, и тогда твоя лодия будет за порогом Гипаниса на чистой воде, не успеешь ты даже чашу доброго меда осушить.
– А мой кораблик как перетаскивают? – нетерпеливо спросил Германик.
Ант, остановившись, с иронией посмотрел на него:
– У тебя же купец – египтянин. Мог и не спрашивать. Но ты не беспокойся, зато
