ближе и касаюсь ее языком, пробую, смакую. Она пахнет мылом и меня это дико раздражает. Я хочу чувствовать ее запах, ее вкус, и я попробую, обязательно попробую. У меня был опыт орального секса, но ни разу он не заводил меня так, как заводит сейчас. Потому что это не просто физиология, нет, это потребность, одержимая, жгучая, инстинктивная. Потребность в этой девочке, в ее близости.
Провожу языком по малым губам, слегка их покусывая, ласкаю неторопливо. Поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с мышкой. Она только губки свои красивые кусает и на меня смотрит, а потом проводит язычком по пересохшим губам, очевидно, не осознавая, как действует на меня это простое движение.
— Моя, — повторяю, словно одержимый.
Раскрываю нижние губы, указательным пальцем провожу по сердцевине сверху вниз, осторожно, чтобы не причинить боль, кончиком пальца проникаю в узкое, горячее лоно. Еся дергается, машинально сводит ножки.
— Тшшш… не надо, расслабься.
Улыбаюсь ей и провожу языком по горячей, влажной плоти, обвожу набухший клитор, слизываю выступившую влагу, продолжая помогать себе пальцем, ласкать, растягивать. Мышка вздрагивает, откидывает голову на подушку и выгибается красиво. Охрененное зрелище, каждый день бы смотрел, и буду смотреть. Она моя, только моя, и я научу ее, всему научу.
Я не выдерживаю, ее возбуждение, ее желание, мне крышу сносят, и я набрасываюсь на нее словно зверь одичалый. Вылизываю жадно, словно в последний раз. Перед глазами все темнеет, собственный пульс грохочет в ушах, все вокруг теряет значение. Есть только моя мышка, тихо постанывающая и извивающаяся на постели. С каждым движениям языка стоны становятся громче, движения тазом увереннее. Мышка, должно быть, сама того не осознавая, шире разводит ножки и пальчиками своими тонкими зарывается в мои волосы. Я точно поеду крышей.
Кончиком языка обвожу клитор, надавливаю и втягиваю его в рот, посасываю и кайфую от того, как потеряв контроль, Еся начинает стонать, подмахивая бедрами в так моим движениям. Невероятная, моя девочка. Сейчас, глядя на нее, чувствуя ее возбуждение, я понимаю окончательно, что она такая же ненасытная, как я. Страстная, горячая и только моя.
— Марк…
Она выгибается сильнее, начинает дрожать, а я продолжаю остервенело ее вылизывать, пальцами проникаю глубже и понимаю, что не выдержу, не остановлюсь, не смогу.
— Марк.
По ее телу проходит крупная дрожь, бедра машинально сдвигаюсь и с громким стоном мышка начинает кончать, сотрясаясь в третьем за вечер оргазме, а я не отпускаю ее до тех пор, пока не утихают последние его отголоски.
В последний раз провожу языком по горячей мякоти, отпускаю мышку, стягиваю с себя белье и устраиваюсь между расставленных ножек. Притягиваю размякшую малышку ближе, обхватываю член ладонью и начинаю медленно водить вдоль влажной, розовой плоти.
— Марк не…
Еся приходит в себя, наконец осознав происходящее. Поздно. Не могу больше, хочу ее, сдохну просто. Ставлю свободную ладонь на матрац, нависаю над мышкой, заглядываю в глаза, продолжая водить членом меж разведенных губ, до зубовного скрежета стискивая собственные челюсти.
— Мышка, — целую ее скулы, невесомо касаюсь губ.
Я хочу ее, так сильно хочу, что перед глазами все расплывается.
— Марк… — шепчет тихо, но не отталкивает.
— Скажи мне да, мышка, сажи да, я так хочу тебя, малыш, с первого дня, хочу в тебя…
Глава 23
Марк
Возможно, мне бы стоило притормозить, сбавить обороты, а лучше и вовсе остановиться, но мне словно чеку невидимую сорвало и теперь только взрыв, никак иначе. Я сам открыл этот чертов ящик Пандоры, сам позволил себе больше, чем следовало.
А теперь смотрю на свою мышку. Ее взгляд все еще подернут дымкой пережитого оргазма. Малышка дышит прерывисто, на меня смотрит вроде, а ощущение, что куда-то сквозь. И сейчас мне кажется, что она в принципе мало что в данный момент понимает, если вообще что-то понимает, потому что я постарался, и старался я очень усердно. Продуктивно все так получилось и я бы, наверное, даже рад был бы и доволен, как слон, если бы не одно очень важное «но», а именно мой собственный изголодавшийся зверь внутри.
Сейчас я особенно ярко чувствую, что нихрена мы не далеко от животных ушли. Все те же голые инстинкты, все то же животное, непреодолимое желание заграбастать свою самку. И разница между мной и каким-нибудь носорогом в период активного размножения лишь в том, что я еще пока могу здраво мыслить, держусь на краю оврага, в любой момент готовый переступить ограничительную черту.
И тогда все, — не будет пути назад, не будет поводов к отступлению.
А потому я все еще жду ответа своей девочки, которая, видимо. Прибывает в совершенно шоковом состоянии. И я, наверное, эгоист конченный, потерянная личность, но не смогу я остановиться, и не хочу, если быть уж совсем откровенным.
— Марк, я… нет…
Нет?
В голове в один миг возникают вопросы. Почему нет? В смысле нет?
Соображать становится сложнее, держать себя в руках — тем более. Ее «нет» немного отрезвляет, сначала даже в чувство приводит, но уже спустя мгновение, зародившееся во мне, животное начало, начинает биться в диких, истерических конвульсиях, требуя продолжения, настаивая на том, чтобы взять свое, то, что уже принадлежит мне. Оно отказывается наотрез принимать этот совершенно неправильный в такой момент ответ.
— Мышка, маленькая, ну почему нет.
Понимаю, что веду себя, как ребенок, которому игрушку понравившуюся не купили, и теперь он капризно топает ножками посреди магазина, желая любой ценой получить свое. Вот и я также, слышу вполне четкое, и, очевидно, осознанное «нет», а все равно напролом пру, отказываюсь принимать реальность. Реальность, в которой моя мышка начала приходить в себя, реальность, в которой черный морок, навеянный всепоглощающей страстью и моим яростным, даже агрессивным напором. А я не хочу, совсершенно не хочу, чтобы мышка в себя приходила, чтобы думать начинала. Потому что не надо думать, сейчас, в данный момент — это лишнее.
— Маленькая, — я наклоняюсь к ее лицо, начинают покрывать его поцелуями.
Сначала осторожно, едва касаясь, потом настойчивее. Хаотично ласкаю губами каждый участок, языком провожу по разомкнутым губам. Чувствую, как хрупкое тельце подо мной напрягается, потому что хозяйка его начинает думать, и начинает очень невовремя.
Отсюда и выползают эти совершено ненужные сейчас «нет».
— Есь, я осторожно, слышишь, Есь, маленькая.
— Я не могу, — она шепчет тихо, едва различимо. Ладошками сжимает мои плечи, но не отталкивате, словно сама решить нет может, словно сама с собой борется.
И я ее настроение такое улавливаю, конечно.
— Почему нет, Есь?
— Потому что это все неправильно и…
— Что и?
— Я боюсь, — выплевывает практически, и тут же зажмуривается, моей реации боится.
Дурочка.
А я улыбаюсь, как какой-нибудь дурачок в отдаленной деревеньке нашей необъятной.
— Не надо, Есь, не надо бояться. Я медленно. Осторожно.
Я шепчу ей тихо на ушко, снова покусываю мочку, провожу языком по раковине. И Еся, конечно, реагирует, не может не реагировать. Я еще на кухне понял, что ушки — ее эрогенная зона.
— Марк…
Не хочу, не надо, малышка, не останавливай меня. Я понимаю, конечно, что больно ей сделаю, что никак без этого, но могу хотя бы постараться минимизировать боль и неприятные ощущения. Продолжая ласкать маленькое ушко, шею, опираюсь одной рукой на матрац, рядом с головой мышки, веду по животу, задираю выше футболку и двигаюсь ниже.
— Марк… — она взвизгивает, как только моя рука оказывается меж расставленных в стороны ножек.
— Расслабься, маленькая, не отталкивай меня. Я так тебя хочу, Мышка. Я осторожно.
— Марк…
— Осторожно, да?
Я и сам уже почти не соображаю. Мозг окончательно слился в «штаны».
— Да? — повторяю, словно в бреду, продолжая ласкать свою малышка, чувствуя ее вновь проснувшееся желание.
Она двигает бедрами, скорее неосознанно, чем намерено, просто реагирует на мои движения. И меня это ее бесконтрольное поведение дико заводит. Она хочет меня, подсознательно хочет. Иначе бы не лежала сейчас так спокойно, не позволила бы делать с собой то, что я успел сделать. Не кончала бы с таким надрывным, протяжным стоном.
— Да…
Тихо, очень тихо, но я услышал.
Приподнимаюсь слегка, в глаза своей мышке заглядываю, словно убедиться пытаюсь, что не послышалось, не показалось. Что она действительно сказала мне «да».
— Да? — уточняю, глядя в орехового
