Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Чернознаменский терроризм был направлен не только против настоящего социально-экономического и политического устройства самодержавной России, но и против будущего – потенциального буржуазно-демократического строя, установления которого в стране опасались анархисты.
Возможно, именно антидемократизм большевиков показался привлекательным основоположнику чернознаменства И. С. Гроссману-Рощину, приветствовавшему впоследствии Октябрьскую революцию и объявившему себя вскоре после ее победы анархо-большевиком. В 1926 году Гроссман-Рощин направил в газету «Правда» письмо, в котором «городу и миру» сообщалось, что родоначальник чернознаменства стал теперь приверженцем идей большевизма.
Многочисленные теракты, осуществленные анархистами в годы революции, не привели к желаемым результатам. «Как же случилось, что наши акты остались только мелкими актами и поглотили так много жизней?» – ставился вопрос на страницах «Бунтаря». Объяснялись неудачи дезорганизованностью движения, разобщенностью отдельных групп, что приводило к «измельчанию» террора – «наш террор бил ближайшего городового и оставлял целым дальнего губернатора». После этой констатации обращалось внимание на отсутствие организованного террора, «при котором нужны большие технические приспособления, выдержка в выжидании, выслеживании и подготовлении акта. Организация террористических актов не под силу одной группе, но она станет возможной при наличности объединения движения вообще». Нетрудно заметить, что меры, которые предлагались для более эффективного ведения террористической кампании, организационно напоминали эсеровские. Общими и для террористов любого толка были упования на более совершенные технические средства.
Несмотря на значительные потери среди боевиков и очевидную неэффективность террористической кампании в сравнении с понесенными жертвами, «прямое революционное нападение» оставалось для чернознаменцев «единственно возможной тактикой».
Против тактики «безмотивного» террора выступили анархо-синдикалисты. Особенно активно проблема терроризма обсуждалась на страницах женевского журнала «Буревестник». В первом же номере «органа синдикального анархизма» террору была посвящена статья с характерным названием «Наболевший вопрос». Оговорившись сразу, что анархисты признают террористическую борьбу и считают ее средством классовой борьбы, автор статьи, подписавшийся «Э. Ефимов», очертил возможные сферы ее применения вполне в хлебовольческом духе. «Изъятие из обращения» должно носить избирательный характер и практиковаться в отношении особо активных защитников привилегий господствующего класса, а не против любого буржуа; революционизирующее влияние на массы терроризм может оказать лишь в том случае, если будет понятен трудящимся и направлен против их «наиболее лютых и жестоких врагов».
Что же касается тактики «безмотивного» террора, то она непонятна рабочей массе. Более того, будучи направлена не против конкретных известных врагов трудящихся, а зачастую против случайных людей, к буржуазии никакого отношения не имевших (например, в кафе не обязательно будут находиться одни буржуа), она создает превратное впечатление, что анархисты ведут борьбу против всех. Теория «безмотивников», что взрыв бомбы, как явление весьма эффектное, привлечет к себе всеобщее внимание, возбудит толки и создаст тем самым удобную ситуацию для анархистской агитации, также не выдерживает критики, ибо взрывы бомб в России сейчас столь часты, что вряд ли способны долго привлекать чье-либо внимание.
«Чтобы развить классовое самосознание трудового люда, – заключал Ефимов, – мы должны пропагандировать не “безмотивный террор”, не “швыряние бомб в анонимную толпу”, а классовую борьбу, борьбу на экономической почве за конкретно выставленные требования – за ясный, всем понятный идеал. Мы должны помнить, что индивидуальный террор не самое важное средство нашей борьбы, ибо он не в состоянии избавить нас от окружающего общества, а что он только облегчает нашу борьбу, очищает путь от препятствий…»
В этом же номере «Буревестника» можно было найти статью, трактующую терроризм с точки зрения этики.
Террористический акт, как «вытекающий из высших социально-моральных чувств», провозглашался «высшим моральным актом».
«Террористический акт, – пояснял автор статьи «Этика террора», – вытекает из чувства солидарности страданий всех против современного строя; он есть отклик чувствительной морально-утонченной души цельного индивида. Он есть самое широкое человеческое чувство ко всем страдающим, выливающееся в активную ненависть всяких тиранов. Любить недостаточно – нужно уметь еще ненавидеть, и ненависть зла, ненависть насилия, ненависть власти и всех ее защитников есть еще более социально полезное чувство, еще более моральное чувство, чем любовь».
Критикуя тактику «безмотивного» террора, мелких экспроприаций, нередко перераставших в обычный бандитизм, анархисты-синдикалисты не отрицали терроризм как таковой; они по-другому видели его место в системе борьбы против существующего строя. Терроризм должен был способствовать успеху борьбы рабочего класса за свои интересы, включая профессиональные, служить задачам пропаганды. Теория не расходилась с практикой. В 1906 году в Одессе участники группы южнорусских анархистов-синдикалистов «Новый мир» в период забастовки портовых рабочих убили капитанов двух пароходов, а также взорвали океанское судно «Григорий Мерк». Синдикалисты приняли также участие в ограблении одесского отделения «Международного банка».
Критика синдикалистами «безмотивного» террора ни в малейшей степени не повлияла на его адептов. «Бунтарь» в специальной теоретической статье разъяснял, что антибуржуазный террор (т. е., по сути, «безмотивный») есть высшая форма экономического террора. Если оружие террора будет направлено только против наиболее жестоких представителей господствующего класса, это может притупить классовое чувство: «разбивается вдребезги живая идея класса, принижается и душится живое чувство ненависти ко всему эксплуататорскому классу». Разумеется, для усвоения смысла террора необходимо, чтобы «душа двигалась и волновалась». Поэтому террор нуждается в «словесном истолковании» и в соответствующей пропагандистской подготовке. «Террор, – вдохновенно писал автор статьи, – предполагает за собой подъем человека, его перерождение, он акт творения нового человека».
«Социология» и психология анархистского террора
Практически все анархистские течения признавали террористическую тактику и обосновывали ее тем или иным, нередко довольно сходным образом. Особенностью анархистских террористических теорий было то, что это были «идеи прямого действия». Как подметил И. Генкин, для психологии большинства анархистов было характерно «отсутствие расхождения между словом и делом»: если «кто-нибудь теоретически признавал террор и экспроприации, то он же сам практически и участвовал в их совершении, какой бы высокий “ранг” он ни занимал среди членов группы».
На страницах чернознаменского «Бунтаря» декларировалось:
«Каждый анархист, чтобы быть целой (так в тексте. – О.Б.) красивой личностью, должен не только говорить о терроре, но и проводить террористические акты… каждый анархист должен уметь взяться за оружие и отстаивать свою и чужую свободу, защищаться и нападать».
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
