Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Каждое утро он спрашивал отца, какая погода в Польше, и Арье Маймона это очень трогало. Подполковник был счастлив, что сын, как и он, полюбил синоптическую карту, и рассказывал не только о погоде в Варшаве, но и о погоде в Берлине. Он не знал, что Лави интересует не Варшава, а гуляющая по ее улицам девушка, но заметил, что в глазах у сына появился какой-то незнакомый блеск – как если бы кто-то починил и наконец включил много лет не работавший уличный фонарь. Таким образом, объезжая гетто и концлагеря, Нофар, сама того не ведая, поспособствовала сближению отца с сыном. А это дорогого стоит.
* * *
В самолете Нофар приснился Лави. Когда она проснулась, между ног у нее было влажно. По проходу ходила стюардесса и предлагала напитки.
– Не вздумайте просить алкоголь! Даже в шутку! – сказала детям классная руководительница, Лилах, и все захихикали.
Нофар знала, что одноклассники хихикают над тем, что сказала Лилах, – не могли же они догадаться по ее лицу, что именно ей снилось, – но все равно казалось, что смеются над ней.
Она прижалась носом к стеклу иллюминатора. Облака внизу были белые и густые.
За день до вылета они с Лави сидели во внутреннем дворе и смотрели вверх. В небе было облако, которое показалось Нофар похожим на павлина.
– Ты тоже видишь павлина? – спросила она Лави.
– Конечно, – сказал он и показал на другое облако: – На молоток похоже. Ты тоже видишь молоток?
– Конечно, – ответила она, хотя молотка не видела.
Оба знали, что завтра Нофар улетает, и это, с одной стороны, придавало свиданию некую торжественность, а с другой – делало его немножко странным.
Каждые несколько минут над ними пролетал самолет.
– Это потому, что прямо над кафе-мороженым пролегает воздушный коридор, – сказал Лави. – Самолеты по нему взлетают и садятся.
Они смотрели в небо и пытались угадать, куда каждый самолет летит и откуда он возвращается, а потом стали размышлять, что за люди там сидят и нравится ли им поездка.
– Когда я в последний раз ездил со своими предками, они все время ссорились, – сообщил Лави и на какое-то время замолчал.
«За родителей переживает», – подумала Нофар и, когда над ними пролетел очередной самолет, сказала:
– А представляешь? Может, там, наверху, кто-нибудь сейчас в туалете любовью занимается, – и они рассмеялись.
В самолете ей приснилось, что любовью в этом туалете занимались они сами. Проснулась Нофар, сгорая от стыда. Стюардесса уже давно ушла, никто из детей больше не хихикал, но лицо у нее еще долго оставалось красным. Может, когда она вернется домой, им стоит попробовать? Нофар казалось, что она этого хочет. Лучше всего, если Лави вынудит ее к этому шантажом.
Интересно, что чувствуют женщины, когда в них кто-то входит? И разве это не странно, что в теле есть такая дырка, такая полость, куда может войти другой человек? Ты живешь себе, ходишь, говоришь – а твое тело все время об этом помнит. Может, даже этого ждет… Она отвернулась от окна и – из-под опущенных век – посмотрела на сидящих в самолете девочек. Нофар знала, что большинство из них это уже испытали. Они знали, как это, когда в тебя кто-то входит. И, если она захочет, в ее тело тоже может кто-нибудь войти. Разумеется, это ничего не изменит. Хотя, как знать… Может, это изменит все.
33
Когда Раймонда вышла из аэропорта, первым, что она почувствовала, был холод. Резкий, словно пощечина. Как люди живут в таких краях?! Неужели Ривка – которая в августе куталась в шаль – много лет жила в таком холоде?! Может, поэтому у нее столько шалей и было? Наверное, когда кто-то рождается в морозильнике, холод проникает к нему внутрь и обратно уже не выходит. Даже восемьдесят самумов не смогут его выгнать.
Экскурсовод посадила их в автобус и стала пересчитывать. Она пересчитала их четыре раза, потому что каждый раз выходила разная цифра. Раймонда много лет проработала в магазине и считала как бог, но помочь не захотела. Не надо было звонить ей посреди ночи и просить пропустить занятие по тай-чи. Якобы потому, что в аэропорт необходимо приехать пораньше. Но когда Раймонда увидела эту дурынду в дьюти-фри, где та накупила духов и косметики аж на двести евро, то подумала, что просить старуху пропустить китайскую гимнастику только для того, чтобы успеть перед отлетом заняться шопингом, – неслыханная наглость. Поэтому, пока экскурсовод считала, Раймонда сидела молча и разглядывала детей. Какие они были юные и красивые! Не все, конечно. Были также юные и уродливые. Однако, когда уроды юные, они кажутся не такими уродливыми – есть шанс, что со временем они похорошеют. Королеву и короля класса Раймонда опознала моментально: на такие вещи у нее был нюх. Благодаря этому нюху она сразу поняла, с кем в доме престарелых дружить стоит, а с кем – нет. Ривка все время говорила, что дом престарелых – это что-то вроде средней школы для стариков, и Раймонда с ней соглашалась, хоть и не понимала, что именно подруга имеет в виду; в средней школе она никогда не училась. Но оказавшись в средней школе в качестве бывшей узницы концлагеря, она наконец-то поняла Ривку. Дети вели себя в точности как старики в доме престарелых, только шумели больше: те же интриги, те же ссоры, та же борьба за власть. Когда они приехали в Освенцим, Раймонда уже точно знала, кто кого терпеть не может, а кто по кому сохнет. Как в телесериале «Молодые и дерзкие», где она понимала, кто в кого влюбится, хотя сами герои об этом еще не догадывались. В гостинице ее поселили в большом красивом номере – куда красивее, чем комната в доме престарелых. Одеяла были аккуратно сложены – видно, что гладившая пододеяльники горничная относилась к своей работе ответственно. В ванной Раймонда обнаружила паховый волосок, но сочла это не отвратительным, а забавным. И любопытным – она никогда раньше не видела светлых гойских лобковых волосков. Она открыла маленький холодильник, взяла шоколадку в незнакомой обертке, откусила и подумала: «Нет, израильский шоколад вкуснее». Потом подошла к кровати и стала размышлять, на какую сторону лечь. Виктор не хотел, чтобы даже ночью кто-то был правей его, и всегда спал справа. Поэтому, когда он умер, Раймонда из уважения продолжала спать на левой стороне. Однако сюда она приехала с Ривкой и хотела дать подруге выбрать сторону первой.
Наконец – после нескольких минут раздумий – она решила, что Ривка ляжет слева, а сама легла справа и собралась было немного вздремнуть, но тут позвонила экскурсовод и сообщила, что в пять часов вечера в вестибюле гостиницы дети соберутся послушать воспоминания о концлагере.
– Хорошо, – сказала Раймонда, повесила трубку, накрылась польским пуховым одеялом – просто замечательным одеялом, чтоб эти поляки сдохли! – и закрыла глаза. Надо только вовремя проснуться. Неудобно заставлять узника концлагеря ждать. Но что это за узник такой? В автобусе она никаких узников не видела; в самолете, кроме нее, стариков тоже не было (в доме престарелых стариков называли «пожилыми», и это ее ужасно злило: никакая она была не пожилая, она была старая). Тут Раймондой овладели сомнения. Когда Ривка говорила про эту поездку, она ни про какие выступления не упоминала. Сказала, что дети посещают концлагеря, им немножко рассказывают про холод и снег, везут в торговый центр в Варшаве – и домой. Но наплести что-нибудь возле лагерного барака – это одно, а целый вечер воспоминаний о концлагере – совсем другое.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
