Алька закусила губу, оперлась ладонями о стол. Надо было выбежать навстречу, встретить его… колени предательски задрожали.
А что, если Бертран уже рассказал Мариусу про "кузена"? Как узнать? Или же… ничего не сказал?
Она так и не успела выйти из-за стола, когда в пороге появился Мариус. Как всегда, аккуратный, строгий — замер на мгновение в дверном проеме, прямо-таки впился в Альку тяжелым взглядом.
"Знает? Или нет?"
Но он лишь недовольно буркнул:
— Добрый вечер.
Затем и вовсе прошел мимо, в спальню.
Алька замерла в ужасе. Происходящее… не предвещало ничего хорошего, вообще ничего.
И ведь… они поссорились днем. И она не захотела дожидаться Мариуса, чтобы ехать домой вместе.
Значит, он до сих пор сердится? Дуется? А кто тут, простите, обижаться должен? Это ведь ее брат, Авельрон, тихо умирает в заточении.
В душе всколыхнулась злость. Да что ж такое-то? Почему все настолько неправильно?
Алька сжала кулаки. Досада вскипала кислотной пенкой. Внезапно захотелось сказать Марису что-то обидное, чтоб он перестал вести себя, как холодная каменюка. Чтобы стереть с его лица это спокойно-сосредоточенное выражение, и то, как он смотрит на нее — и одновременно мимо.
И вместе с тем она понимала, что ровным счетом ничего ему не сделает.
Разве что уйдет, вернется к отцу?
Алька покачала головой. Да нет же, слишком скоропалительное решение. Она уже делала так однажды, и ничего в этом хорошего не было. Мариус все равно пришел за ней.
"Но нельзя же быть… таким" — ей хотелось крикнуть это ему. Потому что — в самом деле, ну нельзя же, вот так, разом перечеркнуть все, что между ними было?
Глубоко вздохнув, она подхватила юбки и метнулась следом за Мариусом. Если он думает, что она будет молча сносить такое… просто вопиющее пренебрежение, то ошибается…
А она, в свою очередь, не сможет вынести этот пустой взгляд, потому что режет он похлеще ножа.
— Мариус, — вбежала в спальню и замерла посреди комнаты.
Мариус спокойно переодевался и как раз был занят тем, что вешал в платяной шкаф форменный сюртук. Черный шелковый платок висел на спинке стула, сорочка вольготно расстегнута. Черные бриджи плотно облегают бедра, позволяя любоваться игрой мышц.
— Да, Алайна, — спокойно отозвался он, не прерывая своего занятия.
Алька растерялась. Только что хотела крикнуть ему что-нибудь обидное, но вдруг стало страшно — а что, если после этого он развернется и уйдет? Она прикусила губу. Что-то нужно было сказать.
Но нужные слова вырвались сами.
— Я ждала тебя, — пролепетала она, прижимая руки к груди.
— Зачем? — сюртук наконец отправился в шкаф, Мариус аккуратно прикрыл дверцу, затем взял приготовленный Амандой халат.
— Как это… зачем… — Алька, не отрываясь, смотрела на него.
Неужели их дневная размолвка настолько его задела? Или… все же Бертран уже донес?
Мариус устало вздохнул, сложил руки на груди и окинул ее тяжелым взглядом.
— Если ты ждала меня для того, чтобы возобновить наш спор по поводу судьбы Авельрона, но вынужден снова тебя огорчить. Он останется в башне.
— Я… — воздух застревал в горле, жег легкие, — нет, не за этим… Почему ты так? Я просто… ждала…
Руки бессильно упали вдоль тела. Вот теперь уже пустой взгляд Мариуса действительно причинял боль. Да и весь этот разговор, и его словно окаменевшее лицо… Внутри все ныло, противно, надоедливо, и как будто душа болела. А слез… не было.
— Почему ты так со мной? — прошептала она и обессиленно опустилась на край кровати.
— Мне не хочется с тобой ругаться, Алайна, — прозвучало сверху, — но мне нужно, чтоб ты меня понимала. Если я что-то делаю, то тому есть веские причины. И тут ведь… просто вопрос доверия. Зачем нам жениться, если ты мне не веришь? Зачем тебе жить с человеком, которому не доверяешь?
Она с трудом подняла взгляд. Теперь в груди все тряслось, судорожно сжималось, и глаза запекло. Зачем он говорит… так? Неужели она настолько виновата? И ведь… не так уж виновата.
— Мариус… — выдохнула едва слышно, — я…
И увидела протянутую руку.
— Пойдем ужинать, Аля.
Вложила дрожащие пальцы в его, с трудом поднялась на ноги и побрела вслед за мужчиной, который, как выяснилось, легко может причинить и боль.
"Зачем ты меня так наказываешь? Зачем?" — билось в висках.
Но самое страшное — ей отчаянно не хватало его тепла. Его рук, его запаха, воскрешающего в памяти старую библиотеку родителей, горячий кофе… Он как будто оторвал ее от себя, разломал на куски, и это оказалось слишком больно.
…Пока Мариус ел, она молча сидела напротив и смотрела. Кусок не лез в горло. Все, что смогла — пару ложек супа, вкуса которого даже не ощутила. Иногда она ловила на себе задумчивые взгляды Мариуса, и холодела при мысли о том, что он все знает про лже-кузена.
"А даже если и не знает? Промолчишь?"
Кроша дрожащими пальцами хлеб, Алька мысленно металась между Мариусом и Авельроном.
А Мариус все поглядывал на нее задумчиво, как будто что-то ожидал…
Алька откашлялась, прочистила горло, и, наконец, решилась.
— Мариус… — и едва не разрыдалась в голос. Его имя… как сладко было произносить его раньше, и какой горечью оно отдавало сейчас.
— Да? — он поднял взгляд от тарелки с бифштексом, выжидающе приподнял бровь — ту самую, перечеркнутую старым шрамом, который Алька так любила целовать.
— У меня были гости сегодня, — просипела она, — возможно, Бертран… сказал…
— Бертран мне ничего еще не сказал, — лицо Мариуса было серьезно, — продолжай. Кто приходил?
— Человек моего отца, — Алька стиснула под столом угол скатерти. Перед глазами от напряжения запрыгали серые мошки.
— Интересно. И что хотел?
Мариус отодвинул тарелку с недоеденным мясом, сложил пальцы домиком и уставился на Альку так, что той захотелось заползти под стол и там затаиться.
— Он… — сглотнула вязкую слюну, — он передал, что Сантор хочет, чтоб я вернулась. Сантор считает, что здесь мне опасно находиться, и что ты не всегда сможешь меня защитить.
— А ты? — Алька заметила, как по лицу Мариуса как будто скользнула болезненная судорога.
— А я… я сказала, что останусь, — выдохнула она и опустила глаза.
И вздрогнула, когда он сказал:
— Спасибо.
Так сказал, словно нежнейшим бархатом коснулся кожи. Алька невольно дернулась, когда Мариус с грохотом отодвинул стул, и продолжала цепляться за несчастную скатерть, когда он подошел к ней вплотную и тихо опустился рядом на колени.
