Она не падала с ног благодаря несгибаемой воле и постоянному движению вперед, которого требовала ее работа. Энни никогда не оглядывалась, но зорко следила за обстановкой.
Тем не менее она не могла унять тревожащих душу мыслей.
По мере того, как шло время, Энни понимала, что навязчивые воспоминания о Тине Меррил и других молодых актрисах ее круга не дают ей покоя. Каждая победа, одержанная над продюсером или режиссером, от которого зависело распределение ролей, приносила поражение соперницам, которые могли выполнить эту работу так же хорошо, как сама Энни, и, как она честно признавалась себе, возможно, даже лучше.
Энни не могла не размышлять о жестокости этой гонки, в которой кто-то обязательно будет побежден. Но и победитель, как она убедилась, не испытывал торжества.
Она вспоминала школьные годы: соревнования по гимнастике, лучшая роль в любительской постановке, успехи, достигнутые за счет других студентов, которые не намного отстали в своих усилиях стать первыми. Почему же в те дни совесть не терзала ее так?
Вероятно, тогда от конкуренции не зависело чье-то существование…
Но дело было не только в этом и, несмотря на смятение души, Энни не могла не сознавать: в чем-то она неправа.
В высшей школе она высоко держала голову, свято верила в честность и правосудие и старалась выжить, когда терпела сокрушительное поражение. Но теперь Энни принимала несправедливость в расчет и старалась сделать так, чтобы она поразила кого-нибудь другого. Иначе как еще объяснить ее хорошо просчитанные подходы к людям, питавшим слабость к ее очарованию, к людям, от которых зависела ее работа? В ее расчеты никогда не входило условие оплаты этой благосклонности, она не обещала взамен того, что не могла дать.
В чем причина неудач старательных и даже способных актрис, обладавших не меньшим, чем Энни, талантом, но терявших роли, потому что не владели таким же тонким умением очаровать и обольстить жертву?
Да, время изменило ее; та, прежняя Энни, играла честно и проигрывала так же часто, как побеждала. Но благодаря Хармону Керту и Риме Бэйнс сегодняшняя Энни вела жестокую игру, стремясь только к одному – к победе.
Энни верила в свой талант. Но шоу-бизнес был миром, в котором выжить мог сильнейший, а не лучший. Да, она поставила перед собой цель – чего бы ей это ни стоило.
Цену за выживание приходилось платить высокую.
Эта открывшаяся ей истина была словно яркая вспышка света, ослепляющая мозг, лишающая чувств. Энни с тревогой думала об этом поздно ночью, после целого дня изнурительной работы, но, не найдя ответов и объяснений, впадала в тяжелый сон. К счастью, усталость всегда брала верх. Но наступал новый день, и тяжелые мысли возвращались.
Зато теперь в ее образе жило столько разных Энни, а у нее было так мало времени разобраться в каждой из них…
Прошло уже больше года с того дня, когда в квартире Роя Дирена она впервые испытала приступ тошноты, которую должна была ощутить, чтобы реально представить свою героиню. И чтобы не погибнуть самой под обрушившимися на нее образами, характерами, жизнями своих героинь, Энни научилась жить их ощущениями и мыслями.
Эта ее способность жить чужой жизнью мстила Энни, она постепенно лишала актрису ее собственных чувств и реакций. Энни казалось, что она очутилась в пустоте, подобной космической черной дыре, куда она с каждым днем падала все глубже и где опьяняющие зелья преображали ее во множество различных, необычайно странных существ, тогда как ее собственное «я» растворялось все больше и больше в этих новых образах.
Эти безумные метаморфозы, ломающие грани ее личности, происходили каждый раз, когда Энни получала роль. Она рисковала собственной сущностью, как игрок последними деньгами, чтобы снова погрузиться в соблазнительную пустоту, из которой опять и опять она будет создавать новую жизнь, новую сущность. В этой опасной игре она или должна была стать истинной актрисой, или потерять себя навсегда.
Ощущения ее были такими сильными, чувственно-сладострастными, что Энни уходила со сцены словно лунатик – настолько она была опьянена напряженностью собственной игры.
Энни вспоминала изречение, которое часто любил повторять Рой: «С каждой ролью вы убиваете часть своей души. Если вы делаете это достаточно хорошо, герой в свою очередь подарит вам нечто такое, что может изменить вашу жизнь».
Она надеялась, что Рой окажется прав, но все больше и больше замечала, как захватывает ее сама игра, постепенно проникая в кровь, становясь жизненно необходимой.
Энни превращалась в творца иллюзий, мастера создания грез. Это было опасное, безликое мастерство, ибо, чем увереннее она завладевала вниманием зрителей, захваченных ее красотой, таинственной сексуальностью, совершенной техникой игры, тем меньше оставалось от настоящей Энни Хэвиленд – бледной тени, бесконечно скитающейся между своими героинями и зрителями.
А пока она употребляла все свои силы, шла на любые хитрости, на которые прежде не считала себя способной, лишь бы получить работу.
Энни не заблуждалась на свой счет: она охотилась за ролями, словно хищник за добычей. В ее одержимости было нечто кровожадное, нечеловеческое, словно она добивалась не успеха, а власти, чтобы вершить чужими судьбами и править миром.
Эта всепожирающая страсть пугала. Иногда Энни с тревогой спрашивала себя – неужели этот бесконечный бег в колесе и есть то, что она хочет от жизни? Может быть, в глубине души Энни тосковала по внутреннему покою, которого не знала со дня смерти Гарри Хэвиленда, хотя едва ли это ощущение душевного покоя было ведомо ей и раньше. Покой, бывший совсем близко, за поворотом, казалось, вот-вот можно обрести: в следующей роли, в следующем успехе, в скором признании…
Но Энни не осмеливалась долго мучиться этими навязчивыми мыслями – иначе даже то слабое равновесие, которое удавалось создать, было бы безвозвратно утрачено.
Найти работу. Получить еще одну роль. Создать новый образ. Сделать так, чтобы тебя заметили. Продолжать трудиться! Пусть продюсеры берут ее, обманываясь ложными надеждами, лишь бы брали! И пусть публика аплодирует, благодарит за чувства, которые она будит в их сердцах. Лишь бы продолжать играть! Лишь бы выходить на сцену, чтобы снова и снова растворяться в своих героинях, чтобы создавать волшебство, завораживать зрителей.
Работа, работа, работа! И Энни находилась в постоянном поиске. Она напоминала снаряд, направляемый к цели чьей-то уверенной рукой. Талант сжигал душу Энни, наполнял все ее существо так стремительно, что она должна была выпустить его на волю, освободить любой ценой, чего бы это ни стоило.
И, к собственному удивлению, в этом бешеном водовороте, завертевшем ее, Энни была еще способна расслышать чужие голоса. Это были голоса людей, воздающих ей должное за ее работу, поглощающую ее целиком, затягивающую все глубже. Это были интервью в прессе, восторженные, лестные и длинные или покороче, в зависимости от ролей, исполняемых ею: «Незабываемая, прекрасная…»
