У меня побежали мурашки.
Ана подалась вперед.
Пальцы мужчины принялись ласкать струны. Низкие печальные ноты пронзили тишину. Грациозные арпеджио, простая мелодия, тихая и завораживающая.
– Да ладно, – прошептала Ана, узнав композицию и самого мужчину.
Сильвио Родригес запел. О прошлом и надеждах, о белых крыльях, трепещущих в темноте, о людях, что никогда не вернутся, о душах исчезнувших солдат… Его голос был сладким и ярким, грубым и темным, как и голос его гитары. Мы слушали его, и в тени вокруг нас бродил голубой единорог. Единорог, которого Сильвио потерял и по которому тосковал, и мы тосковали вместе с ним. Он пел о любви и войне, о справедливости и лжи, а мы все слушали. Я не знал, сколько времени прошло – десять минут или час, – не знал, аплодировать или нет, не знал ничего. Только то, что повисла тишина, а мгновение назад ее не было.
* * *
– Когда она растрогается, веди ее гулять, – наказал мне Йосвани. – Наговори ей комплиментов. Расскажи, какая она особенная. Пусть поверит, что в мире нет никого красивее и замечательнее, чем она.
* * *
Ана и правда расчувствовалась. Вот только и я тоже. Мы прошли вниз по Двадцать третьей улице до Малекона и едва ли перемолвились словом. Я все еще слышал переборы гитары Сильвио Родригеса. Уверен, и Ана тоже.
Мы сели на бетонной губе Малекона и долго любовались на волны.
– Я никогда не видел, чтобы кто-то так увлеченно слушал исполнителя, – признался я. – Даже в Карнеги-холле, а ты знаешь, что там за публика.
– Вообще-то не знаю, – ответила Ана. – Но ты прав. Думаю, для местных его песни значат гораздо больше, чем для нас. Вроде как если бы Боб Дилан пришел поиграть у тебя в гостиной. – Она надолго замолчала. – Мой отчим включал Сильвио поздно ночью, погасив свет. Я садилась с ним в гостиной, и мы слушали песню за песней, сидя в полной темноте. Сегодня на концерте я закрыла глаза… и почти почувствовала его рядом.
– Я вспомнил, как ты попросила поиграть песни Сильвио в ресторане дяди Йосвани, – сказал я, хотя, конечно, это вспомнил мой кузен. – Подумал, что тебе должен понравиться концерт.
– Я так любила эти песни. А теперь… то есть концерт, конечно, замечательный. Мне очень понравилось. Но я все думала – а Сильвио правда верит в то, о чем поет? Он правда предан революции? Ему нравится то, что он видит на улицах, когда ходит по Гаване? Он знает, что происходит с такими, как Миранда?
– Так ты больше не поддерживаешь революцию? – удивился я.
– Революция была необходима, – возразила Ана. – Батиста вел себя как придурок, и на Кубе творилось неизвестно что.
– Но?
Ана вздохнула:
– Я не специалист по экономике, но коммунистическая идеология явно не работает. Я знала кое-что о Советском Союзе и Камбодже, но надеялась, что на Кубе все иначе.
– Я тоже не экономист, но, как специалист по кошачьему видео, могу сказать: если ты похищаешь людей за посты в Интернете, ты конченый человек.
Ана кивнула.
Мы долго сидели в тишине.
А потом раздался гул. Из-за угла вывернул ярко-красный драндулет с откидным верхом.
За рулем сидел друг Йосвани, Луис, в облегающем белом костюме и с золотой цепью на шее. Модный, стильный, почти мачо.
– Привет, ребята, – окликнул он. – Вас подвезти?
Ана уставилась на него.
И тут я понял, что потратил десять драгоценных минут, обсуждая коммунизм с девушкой, которую должен был очаровывать.
Поздно отступать.
– А сегодня прямо сюрприз за сюрпризом, – заметил я.
Ана сощурила глаза и пристально на меня посмотрела:
– Не уверена, что выдержу еще один.
Однако в машину она села.
* * *
– Твоя главная цель – потрясти ее, – сказал мне Йосвани. – Шокируй, порази, подари ей вечер, которого у нее никогда не было. Сделаешь это – и она твоя.
* * *
Я отставал от расписания.
«Сделай ей комплимент», – думал я, пока машина неслась по Малекону. Нас обдавала невесомая дымка водных брызг. Я все искал, что бы сказать такое блестящее и красивое, но внутри все тряслось от страха.
– Мы же встречались на концерте «Ван Ван», – сказала Ана Луису, перекрикивая шум мотора. – Надо как-нибудь потанцевать снова.
Луис улыбнулся ей в зеркало заднего вида, показал большой палец и включил магнитолу.
Заиграла веселая старая песенка, не дав Ане продолжить разговор с водителем.
Луис подмигнул мне в зеркало. Он точно знал, что я затеваю.
– Ладно, теперь это становится странно, – сказала Ана, не глядя на меня.
Справа мелькнуло залитое огнями здание «Милочо», и мы въехали в туннель Мирамара.
– Э… – сказал я. – А… – Решив, что это недостаточно красноречиво, прибавил еще: – Гм…
– Что происходит? – спросила Ана. – Только не говори, что Луис случайно тут проезжал.
– Если бы не ты, я бы не приехал на Кубу. – Я сам удивился вырвавшимся словам, но продолжил. Стало легче теперь, когда темнота скрывала мое лицо. – В смысле, не этим летом. Ты меня вдохновила. Когда я увидел твой танец, как тебе это нравится… как ты выручила меня с выступлением в школе, хотя не обязана была… Я понял, что ты настоящий друг. И что мы прекрасно проведем время, если поедем вместе.
Ана затихла. Мы въехали в Мирамар. В желтом свете фонарей я увидел, как она на меня смотрит – задумчиво и немного удивленно.
– Я хотел тебя поблагодарить, – тихо сказал я, воспринимая все словно со стороны. – Показать, как ценю то, что ты рядом.
Ана улыбнулась:
– Спасибо, Рик. Я счастлива, что приехала.
В какой-то момент мы свернули с главной дороги и поехали по боковой улочке мимо небольших особнячков и непривычно аккуратных садов. И наконец подрулили к низкому зданию с кирпичными стенами, без окон и с металлической дверью. Его можно было принять за какой-нибудь захудалый бар в забытом богом уголке Бруклина.
Луис остановил машину, но не заглушил мотор и не выключил музыку. Лишь с шиком махнул в сторону здания.
Ана мгновение его рассматривала:
– Можно поинтересоваться…
Храня молчание по совету Йосвани, я вышел из машины и открыл дверь Ане. Она встала рядом со мной.
Я провел ее к простой двери. Задержал дыхание и потянул ручку.
Дверь со скрипом отворилась. Внутри царила непроглядная тьма. Я поманил Ану туда.
– Ладно, – произнесла она, – если на меня там кто-то выпрыгнет, я тебе челюсть сверну.
Однако внутрь вошла. Я последовал за ней. В воздухе витал свежий сладкий аромат.
