Они взялись за рыцарский меч И изгнали с боем Из Прусских земель Идолопоклонников всех мастей.
Было, наконец, и историческое сочинение, написанное по заказу великого магистра. После того как кенигсбергский капеллан Николаус фон Ерошин сделал стихотворный перевод легенды о святом Адальберте, первом христианском мученике в Пруссии (ск. в 997 году), Лютер поручил ему переложить на стихи летопись ордена, составленную в 1326 году кенигсбергским священником и членом ордена Петром из Дусбурга. Это произведение было завершено уже после смерти Лютера, но если великий магистр дал такое поручение, он, несомненно, умел использовать таланты для поддержания главной идеи ордена и воспитания братьев в духе этой идеи.
С Кенигсбергом Лютера связывала общность духовных интересов, которая возникла, должно быть, еще в бытность его комтуром в Кристбурге. Однако то, что он принимал столь активное участие в жизни Кенигсберга, вовсе не случайность. Ведь именно в Кенигсберге собрались наиболее деятельные духовные силы. Бюргерство, маршал в орденском замке и самландский капитул в кафедральном соборе создавали трезвучие, которому вторило другое — города Альтштадт, Лебенихт и Кнейпхоф. В Кенигсберге велись летописи и писались стихи; на его площадях проходили духовные диспуты; здесь процветало книжное дело. Не в Кристбурге, с его ограниченным духовным пространством, и не в Мариенбурге, где жизнь великого магистра была слишком однообразна, а в Кенигсберге жили люди, близкие Лютеру по духу, и здесь была его духовная родина.
Поэтому он придавал такое значение своему путешествию в Кенигсберг, предпринятому в конце лета 1333 года. Оно отличалось от прочих рабочих поездок великого магистра. В иных замках он проводил по нескольку дней, не более, а здесь, на востоке Пруссии, он задержался более чем на месяц. Первый документ был подписан им в Кенигсберге 28 августа, а последний — 18 сентября. В промежутке между этими двумя датами было совершено путешествие в Побетем, в Самланде: необходимо было разрешить спор с самландским епископом по поводу строительства собора.
Епископ Иоганн и его соборный капитул планировали построить в Кнейпхофе церковный замок вроде тех, что и по сей день стоят в Мариенвердере и Фрауэнбурге. Орден же, разумеется, не мог допустить, чтобы прямо рядом с его замком появилась церковь, готовая в любой момент превратиться в боевую крепость. Поэтому он пытался всячески препятствовать уже начатому строительству. Великий магистр, обычно ратовавший за приумножение церковных служб, здесь настаивал на праве ордена, поскольку речь шла уже не о богослужении, а о политической власти. Когда соглашение, наконец, было достигнуто, в Лютере снова проснулся интерес к искусству. Оба документа, выданные 3 и 13 сентября, содержали точные, вплоть до мельчайших деталей, распоряжения по строительству. Кроме политического и военного, учитывался и художественный аспект. Всего себя отдал великий магистр этому плану.
А полтора года спустя Лютер дал указания насчет своего последнего пристанища: им должен был стать собор, в котором едва успели воздвигнуть клирос. На его могиле надлежало зажечь негасимую свечу, а саму церковь в случае его смерти ожидали щедрые пожертвования. Возможно, эти предписания призваны были несколько сгладить разочарование, которое, несомненно, испытывали в Самландском епископстве из-за срыва строительных планов. Хотя вряд ли Лютер Брауншвейгский стал бы руководствоваться такими соображениями при выборе последнего пристанища. Скорее всего, он был просто заинтересован в строительстве и, главным образом, в художественной стороне дела. А еще у Лютера существовали литературные контакты с Прегельштадтом и тамошним собором. Здесь был свой духовный мир, здесь повсюду царило творчество, весьма деятельное и плодотворное, и Лютер тоже принадлежал к этому духовному пространству; он желал сохранить ему верность даже после смерти. Поэтому своим последним пристанищем он избрал Кенигсбергский собор.
Предчувствовал ли он свою скорую кончину в начале апреля 1335 года, делая свои последние распоряжения? Еще 17 апреля в Штуме он подписал какой-то документ, а на следующий день умер по дороге в Кенигсберг, где и мечтал быть погребенным. Желание его было исполнено. Останки Лютера Брауншвейгского покоятся в небольшой нише в южной стене клироса. Там же находится деревянная доска, на которой отошедший в вечность великий магистр изображен лежа.
Немногих великих магистров потомство вспоминает со столь же глубоким почтением. Конечно, мужество его прославлялось, главным образом, в угоду традиции, и то, что его называли кладезем всех добродетелей, была лишь красивая фраза. Однако о его благочестии сохранились и вовсе не официозные свидетельства, благодаря которым становится понятно, на чем стояла эта личность. Он жил в ордене, как сказал об этом Тило Кульмский:
И на белом плаще Он несет черный крест, И несет в своей душе Он великий свет И не ждет за то награды.
Летописец, рассуждающий о приумножении церквей и о литературных произведениях Лютера, продолжает: «Частенько певал он в хоре, ибо умел выбрать правильную ноту, и особенным образом почитал он святую Елизавету как свою покровительницу». Вот каким человеком был брат Немецкого ордена и его великий магистр Лютер Брауншвейгский: он был предан вере и жил ради нее, он предпочитал «хоровое пение», неизменно оставаясь членом общины, внутри которой он трудился, движимый любовью к искусству, поэзии, строительству и благочестивым легендам. И братья были преданы своему великому магистру: «Тем более братья его во всем с ним соглашались и любили его».
