Здесь
– И правильно сделал, – донеслось от плетня.
Все обернулись.
…У изгороди стоял Бредун.
Губы его были разбиты. На левой щеке подсыхала длинная царапина, и один глаз скрылся в монументальной опухоли.
Он улыбался.
И Бредун улыбался, и зрячий хитрый глаз его тоже улыбался, и вся нескладная фигура Бредуна излучала совершенно неуместное веселье.
– Правильно его дед тогда выпорол, – повторил Бредун, глядя уже на Ингу и тыча пальцем в поперхнувшегося последними словами Черчека. – Дед твой, Черч, умный мужик был, не в пример тебе. Тут со мной один попутчик прибыл, так он деда твоего знает и подтвердит, что не в коня корм и не в деда внук…
Бредун повернулся к опушке леса и нетерпеливо махнул рукой. Движение это заставило его согнуться чуть ли не пополам, он принялся хватать ртом воздух – но Инге было не до страданий Бредуна.
Инга выронила забинтованную руку Йориса, так и не завязав окончательно узел перевязки – Йорис зашипел, хотел было что-то сказать, но сдержался, – и стала всматриваться в человека, приближавшегося к хутору.
Слезы набегали ей на глаза, она моргала, стряхивая блестящие капли с ресниц, и все равно видела плохо.
Или боялась увидеть.
Или боялась поверить в то, что видит.
Или просто боялась.
Бакс подошел к изгороди и остановился рядом с Бредуном.
– Слышь, Ганна, это ведь тот малый, что мне то самое отбил… наиглавнейшее, – бросил Йорис Иоганне и добавил вполголоса, пристраивая прокушенную руку на колене: – На Бредуна похож.
– Чем? – Иоганна чуть откинулась назад, уравновешивая свой непомерный живот, потом взгляд ее перебежал с худого угловатого Бредуна на плотного коренастого Бакса, чьи соломенные волосы торчали во все стороны; и брови Иоганны удивленно поднялись вверх.
– Чем похож-то?
– Рожей, – услужливо пояснил Йорис, поразмыслил и добавил для верности: – Разбитой рожей…
Инга сделала шаг вперед, после другой, третий и наконец остановилась. Так они и стояли, разделенные хрупкой перегородкой плетня – Жена и Друг, Живая и Неживой, Оставшаяся и Вернувшийся.
– Ну как вы там? – тихо спросила Инга. – Как Таля? Устроились ничего?..
– Нормально, – тем же тихим спокойным тоном ответил Бакс. – Живем на хуторе, вроде этого, у тамошнего старого хрена, тоже, – Бакс махнул в сторону молчащего Черчека, – вроде этого… Только тот еще старше… и еще хреновее…
– Кормят как?
Инга попыталась плотно сжать губы, но слова произносились сами – сухие, как осенние листья, банальные, как разговор по междугородному телефону.
– Неплохо кормят.
Бакс часто-часто заморгал, и Инга с ужасом увидела слезу, пробивающую себе путь сквозь заросли Баксовой щеки.
– Неплохо кормят… оладьи дают, со сметаной. Пиво у них хорошее, густое… и люди приятные, культурные люди… и луна в небе есть. Выйдешь ночью во двор, жизни порадуешься, повоешь на луну от счастья и спать пойдешь…
Бакса качнуло, он ухватился за плетень, и Инга, не раздумывая, опустила свою ладонь поверх его руки.
И вздрогнула.
Рука Бакса была ледяной и влажной, будто бутылка пива, только что вынутая из холодильника. Только пивные бутылки не дрожат такой мелкой и лихорадочной дрожью.
– Времени у нас мало, – вмешался Бредун, переставший улыбаться. – И даже не у нас, а у него времени мало. Обратно ему надо. Переплет он прошел, а сюда его уже я приволок. И обратно отведу, иначе загнется он здесь. Навсегда и без вариантов. Через эту дверь живые не ходят… а если и ходят, то ненадолго. Ты, баба, отпусти его, не трожь, смерть – она заразная, еще подхватишь сдуру…
Инга машинально отпрянула и тут же устыдилась своего порыва – но Бакс отошел назад и стал, широко расставив ноги и сжав кулаки, словно собирался врасти в эту землю, которая не хотела его носить.
– Бакс, родной… – прошептала Инга.
И замолчала.
– Я его сейчас обратно отведу, – Бредун ободряюще похлопал Ингу по плечу. – Он мне все рассказал, а я вернусь и вам тоже все-все расскажу. Только не знаю – хорошо это или плохо.
– Что? – выдохнула Инга. – То, что вы расскажете?
– Да нет… То, что я вообще встрял в вашу историю. Я ведь из Неприкаянных. Из самых что ни на есть…
Инга ничего не поняла. Она обернулась и увидела бледного, как смерть, Черчека; Иоганну, закусившую губу и нервно теребящую концы платка; Йориса, напрягшегося, как тетива натянутого лука…
– Ну, чего вылупились?! – грубо прикрикнул на них Бредун. – Или не догадывались? Ведьмаки липовые…
Как ни странно, его грубость подействовала успокаивающе. Йорис опустил глаза и откинулся на спинку скамейки, Иоганна бросила мучить платок, и лишь Черчек неотрывно смотрел на Бредуна.
– Умен был мой дед, Сарт Верхний, – пробормотал старик, покачивая косматой головой из стороны в сторону. – Твоя правда… С душой порол меня, неразумного, чтоб с тобой не якшался, – да, видать, не впрок порка пошла. Эх, дед!.. деда…
Инга повернулась к Черчеку, хотела что-то сказать, осеклась, а когда она снова глянула туда, где только что стояли Бакс и Бредун, – их и след простыл.
Лишь пыль курилась на опустевшем месте.
– Ай, Бредун…
Певучий говор Иоганны неожиданно испугал Ингу. Она замерла, вслушиваясь в полуплач-полупесню, так напоминающую причитания или заупокойную молитву, а Иоганна все не смолкала, все бросала слова на ветер:
