Супружеская неверность и секс как форма досуга входили в норму В окружении Мосли от мужчины чуть ли не ожидалось, что он будет приударять за хорошенькими замужними дамами. (Супружеская верность Брайана представляла собой, пожалуй, исключение.) Это никого не шокировало, всем было известно, как в загородных усадьбах люди крадутся ночами в поисках таблички с заветным именем на двери спальни. Но все же поведение Мосли не укладывалось в общий стандарт. И хотя на первом месте в его жизни всегда оставалась главная партнерша — сначала Симми, потом Диана, его любовные успехи достигали патологического размаха и в основном были, видимо, нужны для похвальбы (что можно сказать и о многих других его поступках). Помимо невесток он добавил к своим трофеям в двадцатые годы Сильвию, леди Эшли (бывшую хористку и будущую жену Кларка Гейбла) и Джорджию, жену Сашеверела Ситуэла. Приехав летом погостить в загородный дом Мосли в Букингемшире, Джорджия Ситуэл отметила: «Том красуется в плавках и очень доволен собой». Еще бы! За двенадцать лет от женитьбы на Симми до встречи с Дианой — несколько десятков любовных связей. Этой его побочной карьере способствовало и приобретение «холостяцкой квартирки» на Эбури-стрит в 1929-м. Алиби ему служили уроки фехтования, и Симми обычно обманывалась. Добрая, всеми любимая женщина, преданная (и богатая) жена, мать троих детей, она всегда была самого лучшего мнения о муже и заслуживала, правду говоря, большей верности.
Мосли быстро сделал себе имя в политике, но опять-таки в несколько странной и показушной манере, словно ему хотелось выскочить из комфортной и перспективной колеи. В этом, как и во многом другом, он похож на Диану К 1922 году он превратился в «независимого консерватора», обличающего «неспособность правительства сократить бессмысленные расходы» и отказаться от использования «черно-коричневых» в Ирландии, а в 1924 году перешел к лейбористам, во главе которых стоял Рэмси Макдональд. Чрезвычайно экстравагантный поступок для человека его происхождения и причинивший немалое огорчение лорду Керзону. Вероятно, Мосли действовал не столько из принципа, сколько из-за желания уйти от консерваторов, среди которых он стал весьма непопулярен; и все же его заступничество за шахтеров во время всеобщей стачки было не менее искренним, чем позиция Дианы, и неслыханный уровень безработицы его действительно всерьез тревожил. Более семидесяти местных лейбористских округов предложили Мосли баллотироваться в качестве своего кандидата на выборах 1924 года, а он, что тоже типично, предпочел состязаться с Невиллом Чемберленом, будущим премьер-министром, чья семья занимала место в палате общин от Ледивуда уже полвека — и едва не одержал победу. Через два года он выдвигался, от лейбористов по округу Сметуик на дополнительных выборах, а в 1927-м выступал на встрече, когда собрание попыталась сорвать небольшая группа нахалов, именовавших себя Британскими национальными фашистами. Симми, повторявшая все зигзаги его пути, и сама не чуждая политики, тоже решила выдвигаться от лейбористов и прошла в парламент по округу Сток-он-Трент в 1929-м. Мосли подарил ей брошь с выложенным рубинами числом полученных ею голосов. Годом ранее его отец скончался, оставив ему титул баронета («от такого не стоит отказываться», безмятежно постановил Мосли) и примерно 250 000 фунтов. Совокупное богатство этой пары и ее светская жизнь многим однопартийцам казались неуместными, если не просто отвратительными. «Удивительное и поистине печальное зрелище, — писал некий комментатор, когда Мосли был принят в партию лейбористов, — как рабочие люди… буквально пресмыкаются перед золотым тельцом». В Британии отношения с высшим классом устроены не так-то просто, антагонизм сочетается с таинственным притяжением. Патернализм в духе традиций и современный энергичный напор складывались в грозную силу, делавшую Мосли неотразимым в глазах многих людей.
Молодой немецкий журналист описывал появление Мосли на собрании лейбористов в Лондоне в 1924 году:
Внезапно по толпе пронеслось какое-то движение, и молодой человек с лицом британского правящего класса, но с походкой Дугласа Фербенкса пробился сквозь толпу к платформе. За ним следовала дама [Симми] в тяжелых дорогих мехах. Перед нами предстал Освальд Мосли, чья стремительная политическая карьера являлась одним из самых удивительных феноменов международного рабочего движения… Новый человек заговорил… То был гимн, эмоциональное воззвание не к интеллекту, но к идее Социализма.
Так выглядел этот великий оратор в действии. Когда речь завершилась, толпа «неистовствовала», «вне себя, словно на боксерском матче или на ярмарке». При такой всенародной популярности (описанная сцена до неуютности напоминает Нюрнберг, только масштабом поменьше) неудивительно, что многие члены парламента с недоверием относились к молодому баронету-лейбористу. Мосли посматривал на сотоварищей с презрением и приговаривал: «Дохлая рыба гниет с головы». И тем не менее Боб Бутби писал Симми: «Думаю, твой муж, хоть он и проклятый богом социалист, станет премьером и пробудет на этом посту очень долго, потому что в нем есть божественная искра, почти утраченная ныне». Да, о нем говорили в таких выражениях. Стивен Болдуин ворчал: «Том Мосли — подонок и совсем не тот, кто нужен», но когда в 1929 году Мосли получил должность канцлера герцогства Ланкастерского и особое поручение разобраться с безработицей, Болдуин и наиболее подозрительные среди лейбористов вроде Герберта Моррисона казались отсталыми глупцами.
Следующий год породил «Меморандум Мосли»: манифест о возрождении страны. Впоследствии говорили, что он на поколение опередил свое время, но содержал тревожные приметы будущих тенденций. Экономическая теория в духе Кейнса (в частности, устранение безработицы в краткосрочной перспективе путем трудоемкого строительства дорог) сочеталась с требованием установить намного более сильную, фактически авторитарную власть. Значительная часть лейбористов высказалась в пользу меморандума, хотя многие сочли его чересчур дерзким, и лишь с небольшим перевесом его отвергли на партийной конференции 1930 года. Эта неудача, как всегда, подтолкнула Мосли к радикальным действиям. Он вышел из партии, а в 1931-м Макдональд сформировал Национальное правительство. Лейбористская партия практически раскололась, и не столько из-за самого меморандума, сколько из-за тех противоречий, которые он обнажил. Если бы Мосли не вышел в досаде из партии, он бы почти наверняка сделался лидером лейбористов. Однако он был уверен, что сумеет увести за собой многих последователей, в том числе Эньюрина Бивена, в новую, лично им созданную партию. Этими событиями, очевидно, объясняется презрение, с каким Диана относилась потом к Рэмси Макдональду и к правительству, которое он возглавлял вплоть до 1935 года (оно «фактически было тори»). (Писательский талант Диана использовала нередко для сведения старых счетов — так, мужа Дианы Купер, который обозвал Мосли в 1923 году «липким, скользким, слюнявым большевиком [sic]», она разодрала в клочья спустя тридцать лет‹9›.) В одном Мосли был безоговорочно прав: безработица требовала более радикальных решений, ее уровень достиг двух миллионов человек, когда он составлял меморандум, и приближался к трем миллионам в 1933 году, когда из Новой партии вырос Британский союз фашистов.
