– Девятнадцать, – ответил Дин.
– Дерьмо. – Томми втянул воздух сквозь сжатые губы и скривился: – Бог ты мой! Знаешь, там такое случается постоянно. – Он сделал широкий жест, который, как предположил Дин, относился к Афганистану, а не к Юго-Восточному Лондону. – Там ты ожидаешь этого, но здесь… Современная эпоха и все такое. Ты просто думаешь, что они могли бы как-то остановить это. Молоденькая девушка, вся жизнь впереди. Черт, парень… – Кузен снова скривился и раздавил окурок в пепельнице. – А как насчет ребенка? – спросил Томми. – Мальчик, девочка?
– Девочка, – сказал Дин.
– Хорошо, а что там с ней? Моя мать говорит, она по-прежнему в клинике.
– Да, это верно. У нее особый режим, понимаешь, она в инкубаторе. Провода и прочая дрянь.
– Дерьмо, – повторил Томми.
– Тем не менее у нее все хорошо. Говорят, ее выпустят в следующем месяце.
– Ох, вот это хорошо. И с ней все в порядке, верно? То есть в смысле мозгов, ты меня понимаешь?
Дин вздрогнул. Он даже не думал об этом. Поскольку Скай сама была недоношенным ребенком, ему не приходило в голову, что недоношенный младенец может отличаться от стопроцентно нормального. Такое предположение слегка потрясло его.
– Да, насколько мне известно, – ответил Дин. – С ней все отлично.
– Вот и хорошо, – сказал Томми. – Вот и ладушки. А потом она будет жить здесь, да?
Он обвел вопрошающим взглядом квартиру, которая выглядела не особенно привлекательной, даже когда здесь жила Скай, но тогда она была хотя бы прибранным и относительно гигиеничным местом, где хранились такие вещи, как чистые банные полотенца и моющая жидкость. Сейчас, после одиночества и четырех самых тяжелых недель в своей жизни, Дин понимал, что квартира находилась в крайне запущенном состоянии. Он пытался навести порядок, когда Томми сообщил, что собирается навестить его, но на самом деле лишь распихал по углам вещи, в беспорядке разбросанные по полу. В квартире все равно пахло плесенью, затхлым дымом и одиночеством.
– Нет, – сказал Дин. – Не здесь.
– Где же тогда?
Дин пожал плечами. Он не видел свою дочь с того дня, когда она родилась, и не имел представления, что произойдет в следующем месяце, когда ее наконец выпустят из клиники. Его мать предложила забрать Айседору. Но, разумеется, то же самое заявляла Роза, мать Скай, считавшая, что она имеет больше прав на ребенка, будучи его бабушкой по материнской линии. Дин понимал силу ее аргументов. В некотором смысле он даже хотел, чтобы ребенок остался на попечении у Розы. Она была моложе его матери, имела других внуков, жила в более просторном доме и без труда могла взять на себя такую ответственность. Мать Дина была другой: она любила жизнь такой, как есть. Она была независимой и всю свою взрослую жизнь особенно не думала ни о ком, кроме Дина. Она была не приспособлена для жизни с младенцем. Но, с другой стороны, мысль о ребенке, растущем под опекой чрезмерно властной женщины в ее претенциозном доме с глянцевыми журналами, тщеславными дочерями и их испорченными детьми, перед телевизором, откуда круглые сутки блеет музыка канала MTV, и с идиотскими пластиковыми эльфами в саду… Роза будет возиться с малышкой, как с куклой, положит ее в большую коляску с розочками и оборочками и будет катать ее по Пэкхэму, словно чудесное перевоплощение своей дочери-принцессы.
Дин поежился при мысли о том, что его дочь превратится в еще одну Скай. Эта женщина уже выпустила в мир четырех самовлюбленных принцесс, и ему не хотелось, чтобы она сделала это с очередным ребенком. Но Дин не хотел вешать ребенка на шею своей шестидесятидвухлетней матери. Что бы она ни говорила по поводу того, как будет рада сделать это для сына, он знал, что это не то, чего она хочет. А еще он знал, что Роза будет когтями и зубами бороться за право удержать ребенка при себе, и, возможно, у нее будет больше прав на это. Так что оставалось лишь одно иное решение. Но Дину стоило бросить взгляд на эту квартиру и на свое изможденное, серое и почти жутковатое лицо, чтобы свернуть очередную самокрутку и понять, что этого никогда не случится. Он не мог вынести встречу с собственной дочерью даже в надежном уюте современной больницы. Как он мог надеяться, что сумеет позаботиться о ней здесь, в этом зловонном месте, что найдет в себе волю окружить новорожденного младенца любовью и вниманием? Он понимал, что никогда не сможет стать настоящим отцом для своего ребенка. Дин был слишком маленьким для этого, как внутри, так и снаружи. Ему не хватало сил даже на самого себя. Он не был приспособлен к этому, в любом смысле слова.
– Не знаю, – наконец обреченно произнес он. – Думаю, у матери Скай. Знаешь, у нее есть все необходимое, и она просто рвется в бой. На самом деле в этом есть смысл.
– А как насчет тебя? – спросил Томми. – Ты ведь будешь навещать ее?
– Да, – сказал Дин. Он потянулся за бутылкой «Афтершока»[28] и налил себе очередную порцию. – Конечно, я буду навещать ее.
Его перекосило от этой лжи. Он не будет навещать дочку. Он останется здесь и будет гнить и разлагаться, а потом, в один прекрасный день – лучше раньше, чем позже, – он умрет.
– Будь здоров, – сказал он и потянулся к стопке кузена. – Хорошо, что ты вернулся.
Они мрачно чокнулись. Оба ощущали, но не желали признать мощное подводное течение плотного, тяжелого, непостижимого дерьма, скрывавшееся за легкомысленным фасадом их разговора.
На следующее утро Дин проснулся в постели с девушкой по имени Кэт. У нее были рыжие волосы. Раньше ему не приходилось спать с рыжими девушками. Он захлопал слипшимися ресницами; его зрение было еще размытым после сна. Ее волосы были настоящего ярко-оранжевого цвета. Морковка. Это было одновременно тревожно и поразительно. Он захотел прикоснуться к ее волосам, но осознал, что его рука была поймана в ловушку ее неподвижным телом и, в сущности, совершенно онемела. Он дюйм за дюймом вытащил руку из-под Кэт, кривясь от неудобства. Наконец рука освободилась, и он энергично тряхнул ею, стараясь вернуть хоть какую-то чувствительность. Болезненное покалывание ненадолго отвлекло его от пульсирующей боли в голове. В его памяти не осталось намеков на путешествие, которое привело в постель к этой женщине с оранжевыми волосами.
Он знал, что вчера вечером Томми притащил его в паб. Он помнил, что там была девушка-диджей в школьной форме, с косичками, которая приплясывала в углу, и что он танцевал под песню «Как раз вовремя» в исполнении «Black Box»[29] c бутылкой «Будвайзера» в руке. Он помнил, что Томми высматривал подходящих девушек с того момента, как они пришли, и объявил их всех «долбаными шлюхами», но все-таки умудрился разглядеть что-то более или менее достойное среди девиц, собравшихся у стойки бара. Но Дин не помнил, откуда взялась эта девушка. Помнил лишь, что ее зовут Кэт, потому что так звали его бабушку. Он помнил, как сказал ей это вчера вечером: «Тебя зовут так же, как мою бабушку». Но не добавил, что еще это второе имя его дочери.
