– Можно я подарю тебе огромный букет из всех этих роз сразу?
– Пока нет, подари мне только красную розу, видишь, вон там продают розы. Иди и купи.
Николас пошел и купил одну красную розу, как ему велела Азэми. Он принес ей розу, встал на одно колено и сказал:
– Прими ее от меня и помни: я люблю тебя.
Она засмеялась:
– Скажи, а разве меня можно не любить?
– В тебя, наверно, влюблены все мужчины вашего посольства?
– Этого я точно не знаю, но предполагаю, что да, – и она снова засмеялась, словно зажурчал ручей, скатывающийся с маленького обрыва. И тут Николас не выдержал, поднял ее на руки и понес в самую дальнюю аллею сада, Азэми обхватила его шею руками, прижалась губами к его щеке и прошептала:
– Вот и все, теперь ты мой навсегда.
Аллея в саду была пустынна, Николас сбросил с себя пиджак, расстелил его прямо на траве, аккуратно положил Азэми и как сумасшедший принялся ее целовать, она отвечала ему, и сама стала целовать его.
– Какой ты горячий, Ники, осторожнее, ты поцарапаешь мне все тело.
Но Николас уже ничего не слышал и не слушал, он был вне себя. Он просто стащил с нее трусики, и они слились в одно целое, потом он посадил ее на себя, чтобы не поранить ее, и так продолжалось до самого вечера, пока не зашло солнце. Ему не хотелось ее отпускать, он был не просто счастлив, он был смертельно счастлив, ему казалось, что если сейчас он ее отпустит, то умрет в ту же секунду.
– Все, Ники, все, мне пора домой, – шептала Азэми. – А то мне здорово влетит, что я пропала на несколько часов и никому не сказала, куда поехала. Вставай, пошли!
Николасу очень не хотелось отпускать ее, но пришлось. Они вышли из сада, когда было уже темно, сели в машину, и Азэми спросила:
– А ты снимаешь квартиру один или с друзьями?
– Я живу один, – ответил Николас.
– Тогда завтра мы поедем к тебе, я заеду за тобой в шестнадцать часов, договорились? А эту розу возьми себе на память, она будет напоминать тебе обо мне, засуши ее и храни в укромном месте подальше от чужих глаз, – и Азэми протянула ему розу, подаренную им ей.
– Договорились, моя королева, – ответил Николас. И вечером он обегал все ближайшие магазины, чтобы купить лучшего вина, лучших фруктов и лучшего шоколада. Так начинался их роман. А розу он действительно засушил и в любую командировку брал ее с собой, эта роза для него стала талисманом.
Самолет пошел на посадку, а Николасу снилась Азэми, она подошла к нему, протянула руку, погладила его по голове и, глядя прямо в глаза, заговорила:
– Не ищи меня, Ники, Азэми больше нет. Прости меня и положи на мою могилу белые розы.
Алекс Браун открыл глаза, перед ним стояла стюардесса, трогала его за руку:
– Проснитесь, господин, идем на посадку, пристегните ремни.
Алекс Браун уже ничего не понимал, он был под впечатлением сна, только что перед ним промелькнули все дни его любви с Азэми, он все вспомнил, будто все случилось с ним и с нею только вчера и не разделяло их время в десять долгих лет.
«Неужели ее душа здесь, в самолете, вместе со мной? Может быть, она действительно сгорела и теперь бродит невидимым приведением по другим самолетам? Как ее душа узнала, что я лечу искать именно ее? Что за мистика? Это был только сон, я думал о ней, вот она мне и приснилась», – размышлял Алекс. Но настроение у него испортилось.
«Такие сны неспроста снятся, – говорила мне бабушка, – может, я напрасно буду искать ее, может быть, она уже давно на небесах и наблюдает за мной? Ведь сказала же мне во сне Азэми не искать ее», – всю дорогу думал Алекс. И как только устроился в отель, спросил у старого портье, где находится в Токио кладбище именитых людей, поехал туда, разыскал могилу Азэми и положил у ее портрета белые розы. А с портрета улыбалась ему его любовь, все такая же красивая, улыбчивая и веселая японка Азэми.
«Господи, как же я ее любил!» – И по щекам Алекса потекли слезы.
Вернувшись в отель, Алекс зашел в ресторан, выпил вина и пошел к себе в номер. Спать он не мог, все думал об Азэми. Все прошлое снова завладело им. Воспоминания терзали его сердце. Сколько боли причинила ему эта изящная японка. Разве можно забыть, что случилось с ним, когда она сказала, что не может выйти за него замуж, потому что уже замужем. Он заперся в ванной и рыдал от боли, тоски, досады, от той поглощающей любви к ней, которая просто душила его и хотела вырваться наружу. Ему так хотелось убить ее мужа, убить всех, кто до него прикасался к ее телу, ее губам, кто обнимал ее до него. Бешеная ревность не давала ему покоя. Он просидел в ванной всю ночь. Она его даже не позвала, она понимала, что сейчас он испытывает, и тихонечко ушла, захлопнув за собою дверь. А на следующий день он приполз к ней, как побитая собака, просил прощения, умолял не сердиться на него, что таких истерик больше никогда не повторится, что понимает, он поздно встретился ей и это не их беда, что согласен быть просто любовником и хотя бы изредка видеть ее. Алекс вспоминал и вспоминал, как он был Николасом Каном и как она, Азэми, изменила всю его жизнь. А в окно уже брезжил рассвет. И Николас подумал: «А как бы я поступил, встретив ее сейчас? Наверное, простил бы ей все за одну только ночь любви с моей обворожительной японкой! Такая вот она, Азэми – Цветок Чертополоха». И Алекс Браун заснул и проспал целые сутки.
Дня через два своего пребывания в Токио Алекс пошел в центральную библиотеку искать все заметки, статьи, некрологи, – все, что хоть как-то было связано с жизнью Азэми. Расспрашивать в открытую о ней незнакомых людей и журналистов он опасался. Все же разведку Японии хорошо знал, да и сам понимал, что его интерес к такой особе, как Азэми, вызовет подозрение. И через неделю из Токио он улетел в Гонконг.
* * *
А в это время полковник Хук вызвал к себе Доктора и попросил пригласить Лису к нему в кабинет. Лиса – Хана – работала у него на базе уже восемь лет. Попала она к нему в разведку из Израиля по своей девичьей глупости. Но так и осталась на службе у Адама Хука. Была она женщиной хитрой, умной и осторожной. В основном ей поручалась слежка за своими же сотрудниками. Вот и на этот раз Хук послал Хану следить за Алексом Брауном, но так, чтобы тот не мог догадаться о слежке. И как только по неизвестным причинам Алекс умрет или вдруг исчезнет, Хана должна сразу же доложить Хуку, где это произошло.
– Алекс из Токио полетел в Гонконг, лети туда, смотри за ним, наблюдай, но не приближайся к нему, он тебя не знает, но слежку заметит, сообщай мне обо всех его передвижениях, поняла, лисичка моя? – улыбнулся полковник и приказал Доктору подготовить все необходимое в дорогу для Ханы.
Через семь дней после отлета Алекса с базы в Гонконг полетела и Хана, по прозвищу «Лиса».
Адам Хук даже не догадывался, что Азэми большую половину его агентов знает в лицо, потому что она сама многих из них ему продала, подобрав их ранеными или больными в каких-либо передрягах. То она представала перед полковником китайцем, то стариком арабом, а то и вовсе пиратом. И ни разу он в них не узнал Азэми, ту, которую ищет уже столько лет. Хану Азэми так же сама привезла полковнику, прикинувшись пиратом. Эту девушку-еврейку она отбила у арабов, когда те тащили ее в публичный дом. Хану на базе прозвали «Лисой» за ее хитрый и коварный нрав. Ей никогда не делали никаких пластических операций, она была такой, какой ее родила мать. Но Азэми всем своим спасенным и проданным на базу полковнику агентам, когда она их усыпляла, вставляла малюсенькие чипы под ноготь большого пальца на ноге, о которых никто и никогда, даже сами носители этих тайных сигналов, не могли догадаться. На большом расстоянии Азэми не могла их контролировать, но стоило такому человеку появиться в радиусе одного километра от Азэми, как на ее браслете начинала мигать особая кнопка, понятная только ей одной.
