Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
При всем этом абсолютная естественность поведения – он говорил всегда то, что думал. Если, например, его спрашивали о том вечере, когда он принимал «Таганку» у себя в Тбилиси, он отвечал: «Ну что вечер? Ужасный вечер. Пришла Демидова, срезала зонт и сразу же ушла. Вот и все!»
Параджанова нельзя определить одним словом, в нем было все намешано. Вы у меня спросите: «Он был вор?» Я отвечу: «Да!» – «Правдолюбец?» – «Да!» – «Честнейший человек?» – «Да!» – «Гений?» – «Да!» – «Обманщик?» – «Да!» – «Бездарь?» – «Никогда!»
Где был источник, из которого он черпал эту свою неиссякаемую энергию?
Во-первых, я думаю, что источником была сама его судьба, ощущение своей миссии. Причем с годами это ощущение росло. И он даже служил этому.
С другой стороны, болезнь. Не знаю, как диабет проявляется и как он действует на тонус, но думаю, что это тоже оказывало свое влияние.
Рассказывают, когда незадолго до смерти его положили в больницу из-за повышенного сахара в крови (он страдал диабетом – слишком любил сладкое), это было зимой, и Параджанов босиком в одном белье на другой день пришел домой, чтобы съесть халву. Хотя и понимал, что это для него смертельно.
Когда человек рядом, кажется, что это навечно, что он никогда не умрет. Тем более Параджанов. Он всегда играл. Поэтому и в его болезнь никто вначале не поверил.
Он бесконечно устраивал представления. Наряжал всех. Однажды он положил мужа сестры Ани в гроб и сделал его ассирийцем – «нарисовал глаза», приклеил бороду. Когда Аня вошла и увидела все это, чуть не упала в обморок.
Любил своих близких, хотя и находился с ними иногда в конфликте.
Со Светланой Щербатюк разошелся в 1961 году, но писал ей письма, общался, дарил подарки, гордился ее красотой.
Заботился о сыне, платил его карточные долги. В письмах из тюрьмы просил жену сделать то-то и то-то. Например: «В случае если у тебя все в порядке. Пошли Лиле Юрьевне сто белых яблок и одно красно-черное, и все одного размера. Можно в корзине…» И Лиля Брик, конечно, получала эти яблоки. Или из другого письма: «Сейчас я кончил „Библию“. 12 притч. Гравюры страшны, непонятны, так как на них заключенные смотрят как на ужасы. Мне очень нравится… Новый год, сегодня 14-е, это по-старому, выкинули елку с игрушками, понесли в туалет, там она ожила среди сквозняка и вони».
Тюрьма. Я видела письма из тюрьмы, адресованные Лиле Юрьевне Брик. Каждое письмо – это коллаж. Вставить в рамку и повесить на стену.
Вообще все, чего бы ни касались его руки, надо вставить в раму, ибо все это – произведения искусства. Этим он, кстати, многих заразил – и Васю Катаняна, и меня. Мы жили с Катаняном рядом, по соседству. И под влиянием Параджанова бесконечно (Вася в большей степени) делали коллажи, собирали икебаны, делали лоскутные занавески и наволочки, шили какие-то лоскутные юбки и кофты. Тут всюду Сережино влияние. Собираю я маленький букетик цветов и посылаю их Васе не просто так, а ставлю в красивую вазочку, что-нибудь приклеиваю и тогда уже отправляю. Вася приклеивает мои фотографии – например, в Сережиных шляпах – на какой-нибудь плакат известной фирмы. Получается Васин коллаж, но мышление опять-таки Сережи Параджанова. Словно и сделал это сам Сережа.
Он очень любил людей талантливых. В этом смысле, можно сказать, он был снобом. Но это не классический снобизм, он просто очень чувствовал талантливых людей и всем им поклонялся, делал им подарки, общался с ними. Он хотел, чтобы память о нем осталась именно у талантливых людей: не было ни одного талантливого человека, которому Сережа что-нибудь да не подарил. Например, Андрею Тарковскому в их последнюю встречу он подарил кольцо. Майя Плисецкая, когда выступала в Тбилиси, была задарена Сережиными фантазиями.
Талантливых людей он находил не только в творческом мире, это могли быть просто воры, всякого рода странные люди, авантюристы: «Авантюрист? Да, но он талантлив!» Тот милиционер, которого я увидела в его доме в свой первый визит, стал постоянным посетителем – он был «талантливым милиционером». Банальных людей вокруг него я не видела, Параджанов их попросту не замечал.
Утверждают, что Параджанов был абсолютно аполитичным…
Я не знаю, что под этим подразумевается, одни говорят, что посадили его в 73-м не за политику, а за то, что был чересчур яркой личностью, другие пишут, что посадили его за какие-то гомосексуальные или спекулятивные дела, но совсем не за политику! Слухов вокруг Параджанова всегда было много, и при жизни и после смерти. Во-первых, я думаю, что хороший художник всегда аполитичен, но в то же время художник всегда в конфронтации к существующему строю. Он был чужаком. Он не соответствовал строю, в котором жил. Он очень выделялся, поэтому сразу мерещилась «аполитичность», «политичность», – а ему было плевать. Параджанов был неугоден, такого человека, естественно, хочется убрать, не разрешить ему работать.
Я никогда не слышала, чтобы Сережа говорил прямо о политике, но о чем бы он ни рассказывал, его мировоззрение было ясно. И было тоже ясно, что он живет в своей другой стране.
Его фильмы продолжали его жизнь, а его жизнь абсолютно отражалась в его творчестве. Одно дополняло другое. Как в случае с Дали – недаром он мне вспомнился. Фильмы Параджанова дополняли его, он – фильмы. Его «реальности» переплетались.
Я видела, например, фотографии людей, которых Параджанов находил на улице, он отбирал их, когда начал делать «Легенду о Сурамской крепости». Я видела, как он наслаждался творчеством. Ему даже не важен был результат, куда значительнее было наслаждение, с которым он пристраивал какую-то тряпочку, одевал своих актеров, как он гордился, когда что-то получалось, как он радовался, находя для этого уникальные украшения и реквизит.
Он все умел делать сам, и когда та же «Легенда о Сурамской крепости» получила на каком-то фестивале награду – не то за работу художника, не то за операторскую работу, мне было смешно: это все Сережино, его руки, его почерк. Я просто вижу, как именно он одевает актеров и декорирует кадры, делая почти весь фильм собственноручно.
Тряпочки, аппликации, вышивки, камни, старые ковры – это было его страстью.
Он из всего делал спектакль. Например, в Тбилиси был вечер в Доме кино, посвященный режиссеру-документалисту Василию Катаняну и Инне Генс – его жене, специалисту по японскому кино. Но они были друзья Сережи! Параджанов декорировал этот вечер и сделал из него фейерверк: там были грузинские красавицы в шляпах и длинных вечерних платьях, которые просто сидели на сцене. Для украшения. Женщина за пианино сидела в такой же шляпе, а двух маленьких мальчиков Сережа одел в матроски, но не обыкновенные, а придуманные им самим. Так получился спектакль! Из ничего. И он всем запомнился!
Понимаю, что воспоминания современников ущербны и немножко узки. Например, когда читаешь воспоминания о Пушкине, то удивляешься – ну как же они не понимали, что рядом с ними живет гений, которому – изначально – прощается все! А они вспоминают какие-то мелкие конкретные фактики его жизни. Но в то же время, если бы не эти «конкретные» заметки, может быть, мы не сумели бы понять в более широком смысле того же Пушкина.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
