— Никакого мороженого, Кэт!
— Но, мам…
— Тебе недостает теперь только ангины.
— Ну, с тобой скучно, — пробормотала девочка, отворачиваясь от матери.
— Такой обделенный ребенок, — заметил Тед, передавая Дорис заказ и помогая Кэт разложить на сиденье ее пакетик.
— А ты сегодня не обделен? — Она взглянула на него, развертывая свой гамбургер. — Не такого вечера ты ждал, когда пригласил нас пообедать, а?
— Не совсем такого, вот если бы не бедняжка Кэт…
Да и ей хотелось иного. Она-то вообразила, как они чудесно отобедают и вернутся домой. Кэт пошла бы поиграть или посмотреть телевизор и в конце концов отправилась бы спать, а ей досталось бы несколько часов вместе с Тедом. Это было бы все равно, что свидание — приятное, сладкое.
Но нет ничего приятнее, чем положиться на Теда, когда Кэт попала в беду.
Нет ничего трогательнее, чем видеть, как он утешает свою дочку — их дочку, — когда она плачет.
И все-таки оставалась какая-то надежда провести вместе остаток вечера. Даже уход за Кэт с помощью Теда принес бы девочке облегчение, а ей доставил бы радость и удовольствие.
Покончив с едой, они заказали Кэт молочный коктейль и наконец поехали домой. Девочка прохромала от машины до дома — нести себя она не позволила — вдруг кто-то из друзей увидит — и опустилась без сил на нижнюю ступеньку лестницы.
— Ма, рука очень болит, — жалобно простонала она.
— Знаю, маленькая. — Мать погладила ее волосы. — Послушай, сейчас поднимемся наверх и приготовим тебе постельку. Ты примешь таблетку, как велел доктор, ляжешь в постель и посмотришь немного телевизор, ладно?
Кэт согласно кивнула, но прежде чем взобраться по ступенькам, повернулась к Теду.
— Найдите женщину, влюбитесь, нарожайте много детей и получайте то же самое удовольствие, — посоветовала она на полном серьезе.
Дорис обняла ее за талию и притянула к себе.
— Некоторые морские пехотинцы хнычут больше от вывихнутой кисти, чем ты от сломанной руки. Крутая ты у меня.
— Знаю. Я в папу.
Уж не подобие ли замешательства промелькнуло в глазах Теда? Вполне вероятно, и не без причины. Когда она говорила дочери о крутости ее характера, унаследованной от отца, то имела в виду истинного родителя. В Греге же не было ничего сурового, напротив, он был мягок и добр, как плюшевый медвежонок.
Однако Тед не откликнулся на ее замечание.
— Знаю, ты стараешься не хныкать, но ты же у меня хорошая девочка, правда?
Кэт снисходительно улыбнулась.
— Только для некоторых. Тебе повезло быть одной из них.
— Какой скромный ребенок, а? — отозвалась умиленная мать.
— Ложная скромность не добродетель, — бросила Кэт в подражание своей бабушке. — Я луч света в твоей жизни, ма, и ты не можешь отрицать это.
Девочка перевела взгляд на гостя и прошептала:
— Спокойной ночи, Тед.
Когда она вдруг потянулась на цыпочки и прижалась губами к его щеке, Дорис растроганно отвернулась и зажмурилась, не в силах видеть такое. Да поможет ей Бог, недолго сможет она хранить свою тайну…
Наверху Дорис помогла дочери переодеться в ночную рубашку и медленными нежными движениями расчесала ей волосы, пока Кэт чистила зубы. Вынув щетку изо рта, она пробормотала:
— Жаль, что все так случилось, ма.
— Мне тоже, маленькая.
— Я знаю, визит к доктору обойдется недешево.
— Пусть тебя это не беспокоит, детка. Справимся как-нибудь.
— Ма?
— Что, миленькая? — Мать уже перестала причесывать дочь и любовалась ее волосами — такими темными, блестящими и мягкими, как шелк. Чуть светлее, чем у Теда. Роскошные темно-каштановые волосы просто сверкали под яркими лампами.
— Мам! — Кэт подождала, пока мать не взглянула на ее отражение в зеркале и их глаза встретились. — Мне очень нравится Тед.
Дорис ощутила тупую боль в груди.
— Да уж я вижу.
— Он, правда, очень нравится мне.
— Вот и хорошо, золотце. — Она вынула из кармана пузырек, вытряхнула из него две таблетки и протянула дочери.
Та сунула их в рот, запила водой, и не думая отвлекаться от поднятой темы:
— А тебе он нравится?
Женщина принялась приводить в порядок раковину, медля с ответом, набираясь храбрости. Потом взглянула в глаза Кэт, внимательные и ждущие. Всю свою жизнь Дорис не была честна с дочкой относительно самой важной стороны своей жизни. Самое меньшее, что она могла сделать, это ответить искренне на ее вопрос.
— Да, милая, мне он тоже очень нравится… А теперь пойдем в мою комнату. Я уложу тебя поудобнее и включу телевизор.
После поцелуев, объятий и пожеланий спокойной ночи она включила ночную лампу и, погасив верхний свет, выскользнула из комнаты.
Тед ждал в гостиной и поспешил ей навстречу. Она замедлила шаги и остановилась на нижней ступеньке. Их глаза оказались на одном уровне, на расстоянии вытянутой руки. Они долго молча смотрели друг на друга.
— Трудный выдался денек, — наконец произнес он.
— Ты, должно быть, устал. — Устал и торопится домой, подумала она с таким разочарованием, что у нее защемило сердце.
— Да не особенно. Вот тебе, наверное, пора отдыхать.
— Нет, обычно я ложусь позже.
— Может, выйдем на воздух? С Кэт все в порядке?
— Девочка скоро заснет.
Спустившись с последней ступеньки, она первой прошла по коридору и через заднюю дверь вышла на открытую веранду. Было темно, но тихо и спокойно. Свет луны и звезд едва проникал сквозь густые кроны деревьев. В этом уединенном уютном месте пахло цветами и старой листвой.
Миновав плетеное кресло-качалку, она прошла прямо к гамаку, толкнула его и посмотрела, как он раскачивается призрачно-белым пятном.
Тед двигался легко и неслышно и остановился в нескольких шагах от нее — не так близко, как хотелось бы.
— Ты волнуешься из-за дочери, Дори?
— Немного. Я знаю, что сломанная рука не такая уж трагедия — это даже не утихомирит ее, но все же… — Она вздохнула. — До госпиталя я вообразила, что все будет гораздо хуже.
— Вам обеим повезло.
— Нам всем повезло, — заколебавшись, ответила женщина. — Спасибо, что поехал с нами. — Нервно улыбнувшись, она продолжала: — Могу спорить, что не успеет рука зажить, как девчонка опять будет носиться на велике как угорелая.
— Она считает, что ты не азартная.
— Я говорю о том, в чем уверена. Игра тут ни при чем.
