* * *
Алексей Гущин, проехав часть пути, остановил машину и бросил прикорнувшему рядом Валерке:
– Выходи!
– Чего? – поднял тот стриженую голову.
В ночной темноте, утомленный сутолокой последних часов, он задремал.
– Поиграли – и хватит! – резко и зло сказал Алексей, спрыгивая из кабины.
Он прошагал к микроавтобусу, который вел Андрей. Тот опустил стекло и высунул голову.
– Короче, бери малого – и оба дуйте назад, – безапелляционно заявил Гущин.
– Не поеду, – спокойно ответил Андрей.
– Чего? – взвился Гущин. – Взял малого – и назад, я сказал!
Он смотрел на Андрея свысока. Тот выдержал этот взгляд, лишь уточнил:
– Это приказ?
– Есть правило, – снисходительно пояснил Гущин. – В первую очередь спасаем женщин и детей.
Он не успел договорить – кулак Андрея, оказавшийся неожиданно тяжелым и твердым, будто камень, врезался ему в нос с такой силой, что Алексей кубарем скатился к обочине. Поднимаясь, ощутил, как рот и шею заливает теплая солоноватая жидкость…
Алексей ощупал лицо. Этот «стюардесса» врезал ему крепко – уж не сломал ли челюсть? Совсем было бы некстати. Но нет, вроде бы в порядке. Злость на ситуацию, на то дерьмо, в котором они все оказались, рывком подняла Алексея на ноги. Он шагнул к микроавтобусу. Андрей уже стоял перед ним в стойке, готовый не только отразить удар, но и нанести следующий. Он был настроен не на шутку и в случае чего готов был драться до конца – эту серьезность Алексей буквально ощутил кожей на расстоянии, словно она была материальна.
Сделав несколько тяжелых шагов, Алексей надвигался на Андрея.
Воздух прорезал пронзительный звук. Алексей вскинул голову. Валерка сидел за рулем микроавтобуса и сигналил, положив палец на кнопку и не отпуская. Этот гулкий сигнал отрезвил сцепившихся драчунов, показав им явную неуместность и глупость их разборок.
– Ладно, – глядя Андрею в глаза, процедил Гущин. – Заслужил. Едем дальше, мужики! Быстро, быстро!
Он уже повеселел и двинулся к микроавтобусу. Вся язвительность, направленная на Андрея, улетучилась без следа. Ему больше не хотелось задирать его. Как будто Алексей все это время специально подначивал Андрея, провоцируя того дать ему в морду. И теперь, получив, он успокоился и потерял всякий интерес к плоским шуточкам. Ни малейшей неприязни к Андрею он не ощущал.
Сев в кабину, Гущин сделал строгое лицо и, протянув к лицу Валерки кулак, сказал:
– Если от меня хоть на шаг – убью, понял? Поехали!
Микроавтобусы тронулись и поехали дальше, не зная, что их ждет впереди.
* * *
Из жерла вулкана, как из вскрывшегося гнойника, хлынула лава. Высвобожденной струей она ринулась вниз, словно огнедышащим языком слизывая по пути горные селения. Обезумевшие от ужаса люди заметались внизу, понимая – счет идет на минуты. Скоро смертоносная струя зальет город, накроет их всех с головой, погребет в огненном месиве…
Вновь раздались взрывы: лава залила горнорудный комбинат вместе с цистернами с топливом.
Зарево разгоралось, разносясь по всему небу и освещая пространство. Из жерла вулкана стали вылетать какие-то бомбы, разрываясь в воздухе.
Паника поднялась невообразимая. Люди кричали в голос, заходились в плаче на разные лады, беспорядочно бегали туда-сюда, будто сами охваченные горячкой. Служители забегали вокруг самолетов.
– Может быть, на кораблях эвакуировать? – Зинченко, обращаясь к представителю авиакомпании, внешне он был спокоен, только жилка выдавала его состояние, но об этом признаке никто из посторонних не знал. А здесь все были посторонними – и все своими. Никого нельзя было бросить.
– Не получится на кораблях – не осталось их, – сказал тот. – Раненых повезли. Другие только к утру подойдут.
Сверху, будто клич громовержца, раздался зычный голос:
– Вы что, угробить нас всех здесь хотите? Чего мы ждем?
Раздувая ноздри, как взъяренная лошадь, на них смотрела гречанка. Смоляные волосы ее шевелились на ветру, спутанные на концах, и она походила сейчас на горгону Медузу.
– Людей ждем! – крикнула на нее Попова, в отчаянии глядя на гору.
– Каких людей? – сверкая черными глазами, спросила гречанка.
– Там люди остались!
– А мы кто? – гречанка широко повела изящной рукой. – Это вот не люди для вас?
– Да замолчите вы! – Попова едва сдерживала слезы. – Мы без них не полетим!
– Начальница нашлась! – высказала возмущение гречанка и, не считая больше нужным препираться с Поповой, повернулась к Вике: – А вы что ничего не делаете? Кто вам вообще самолет доверил?
Вика не реагировала. Она думала о том, где сейчас Андрей, Гущин и Валерка. В первую очередь – Андрей. Сегодня он был… Сегодня он был каким-то не таким. Впрочем, сегодня все было НЕ ТАКИМ. А может быть, в этом непривычном ключе она разглядела его истинного? Может быть, мальчик-стюардесса с девичьим лицом, маменькин сынок и ненастоящий мужчина – это и было выдумкой? Ее, Викиной выдумкой, ждущей в подтверждение того, что ты мужик, брутальности и даже грубости? А она, мужественность, может быть, вот – в перетаскивании на себе раненых, в заботе о них, в чутком слове женщинам, детям…
Вике было горько, очень горько отчего-то. К горлу постоянно подкатывал ком, суживал его в трубочку, давил изнутри. И хотелось плакать. Но не от страха, хотя и от страха тоже, а отчего-то еще – чего-то нового в ней и пока непонятного. Поэтому она не слушала ни вздорную гречанку, ни упоенную своим горем Попову, ни заходящуюся в визге Балашову, упиравшую на то, что ей непременно надо на материк, – никого. Она лишь бросала взгляды на гору и молилась про себя, хотя никогда не умела этого делать и сейчас говорила наугад, в надежде, что КТО-ТО свыше простит ей ее самовыдуманные слова.
Рядом что-то делала врач. Она и в этой ситуации не забывала о раненых, поочередно подходила к каждому – щупала, трогала, бинтовала, мерила температуру… Беспаспортный Крылов ходил за ней по пятам и безропотно выполнял мелкие распоряжения: подавал бинты, склянки с лекарствами, инструменты…
Ольга, дотащив носилки с мужем и сыном до самолета, обессиленная сидела прямо на земле. Олег с болью и жалостью смотрел на нее. Жену ему было жаль, а себя – нет. Маленький Сашка вцепился в руку Ольги и просил:
– Мама, давай поедем домой. Мне страшно.
– Поедем, сынок, – безучастно кивала Ольга, сжимая ручонку сына, а у Олега сердце рвалось оттого, что он ничего, совсем ничего не может сделать…
С нескрываемой тревогой в глазах Александра вышла из самолета и прошагала к Зинченко. Все проводили ее насторожившимся взглядом. Александра торопливо подошла к командиру и тихо сказала, стараясь держать себя в руках, хотя готова была закричать во все горло:
