11. Самый умный класс
В те тягостные дни меня поддерживала только школа. Когда я выходила на улицу, все встречные мужчины казались мне талибами. Мы, девочки, прятали школьные сумки и книги под шалями. Отец часто повторял, что самое прекрасное зрелище на свете – дети в форме, идущие утром в школу. Но теперь мы боялись носить форму.
Я уже перешла в среднюю школу. Госпожа Мариам говорила, что учителя не любят проводить уроки в нашем классе, потому что мы задаем слишком много вопросов.
Мы с одноклассницами пользовались славой умных девочек, и нам это нравилось. Когда мы, готовясь к праздникам и свадьбам, расписывали руки хной, вместо бабочек и цветов мы выводили химические формулы и математические уравнения.
Мое соперничество с Малкой-и-Нур продолжалось. После того как она стала первой ученицей в классе, оставив меня позади, я пережила настоящий шок и стала заниматься еще усерднее. Мне удалось вернуть себе первенство, чему я была несказанно рада. Малка-и-Нур обычно шла второй, а моя подруга Мониба – третьей. Учителя объясняли нам, что, проверяя экзаменационные работы, прежде всего смотрят, аккуратно ли они оформлены, а потом оценивают содержание написанного. Из нас троих самый красивый почерк был у Монибы, по части содержания у нее тоже все было в порядке, но ей не хватало уверенности в себе. Моя подруга училась очень старательно, потому что знала – если она станет получать плохие оценки, ее родные используют это как предлог, чтобы запретить ей ходить в школу. В математике я была не слишком сильна – один раз даже получила за контрольную ноль, – но изо всех сил пыталась подтянуться. Мой учитель химии, господин Обайдулла (мы называли наших учителей «господин» или «госпожа»), утверждал, что я прирожденный политик. Дело в том, что перед устным экзаменом я всегда подходила к нему и говорила:
– Господин, вы самый лучший учитель, а химия – мой самый любимый предмет.
Некоторые родители считали, что учителя ставят мне хорошие оценки только потому, что школа принадлежит моему отцу. Что касается одноклассниц, то мы, несмотря на соперничество, оставались друзьями и никогда не завидовали друг другу. Помимо школьных экзаменов, мы участвовали также в экзаменах районных, на которых определялись лучшие ученики частных школ. Как-то раз мы с Малкой-и-Нур получили на этом экзамене одинаковые оценки. В школе мы написали еще одну работу, чтобы определить, кому достанется приз. Но оценки снова оказались одинаковыми. Чтобы люди не думали, что ко мне относятся как-то по-особому, отец устроил для нас еще один экзамен, на этот раз в школе, которой руководил его друг Ахмед Шах. Мы снова получили одинаковые оценки, и приз пришлось дать обеим.
В школе мы не только учились, но и развлекались. Мы обожали ставить спектакли. Как-то раз я написала скетч, посвященный коррупции, по мотивам «Ромео и Джульетты». Ромео в моей пьесе был государственным чиновником, который проводит собеседование с людьми, желающими поступить на работу. Эта роль досталась мне самой. Первой соискательницей была красивая девушка. Ромео задавал ей до смешного легкие вопросы, например:
– Сколько колес у велосипеда?
– Два, – отвечала она, и Ромео восклицал:
– Какая блистательная эрудиция!
Следующим соискателем был мужчина, и Ромео задавал ему вопросы, на которые невозможно было ответить.
– Назовите марку вентилятора, который стоит в соседнем кабинете, – требовал он.
– Откуда же мне знать? – пожимал плечами злополучный соискатель.
– Неужели не знаете? – усмехался Ромео. – А еще написали в резюме, что имеете докторскую степень!
Разумеется, на работу он принимал девушку.
Девушку играла Мониба. Еще одна наша одноклассница, Аттия, играла секретаршу Ромео. Ее остроумные реплики добавляли в пьесу соли и перца. На спектакле зрители буквально катались со смеху. Я очень ловко передразнивала людей, и на переменах подруги просили меня изобразить кого-нибудь из учителей, чаще всего господина Обайдуллу. Несмотря на тревожные события, происходившие вокруг, мы по-прежнему любили шутить и смеяться.
Военная операция, проведенная в конце 2007 года, не избавила нашу долину от талибов. Хотя правительственные войска были повсюду, Фазлулла продолжал каждый день выступать по радио. В 2008 году ситуация стала еще более напряженной, участились убийства и взрывы. В те дни мы все ощущали, что оказались между Талибаном и армией, словно между молотом и наковальней. Аттия часто дразнила меня, спрашивая, кто лучше – талибы или армия?
– Если на тебя готовятся напасть лев и змея, стоит ли ломать голову, кто из них лучше? – неизменно отвечала я.
Наша школа оставалась заповедным оазисом, куда не проникали извне никакие кошмары. Все мои одноклассницы хотели стать докторами, лишь я одна мечтала стать изобретателем и придумать машину, которая выведет из строя все оружие талибов, а их самих выдует из нашей долины, точно мощный пылесос. Но разумеется, над нашей школой тоже нависла угроза. Некоторые мои подруги бросили учебу. В своих выступлениях по радио Фазлулла постоянно твердил, что девочкам следует сидеть дома. Его люди начали взрывать школы. Правда, обычно они делали это после комендантского часа, когда школьные здания пустовали.
Первой взлетела на воздух Шавар Зангай, государственная школа для девочек в Матте. Мы поверить не могли, что кто-то решился на подобное злодеяние. Но за первым взрывом последовали другие, они происходили почти каждый день, даже в Мингоре. Два раза бомбы разрывались так близко от нашего дома, что стены сотрясались и с полок падали вещи. Один из этих взрывов произошел, когда я была в кухне, и с тех пор я стала бояться заходить туда.
В последний день февраля 2008 года я находилась в кухне, когда раздался оглушительный грохот. Бомба разорвалась совсем рядом. Как всегда, мы стали звать друг друга, чтобы удостовериться, что все целы и невредимы: «Хайста, пишо, бхаби, Хушал, Атал!» Потом до нас донесся вой сирен. Казалось, все машины «скорой помощи», которые имелись в Мингоре, мчатся по улицам. Вскоре выяснилось, что террорист-смертник устроил взрыв на баскетбольной площадке у средней школы Хаджи Баба. Один из полицейских офицеров, Джавид Икбал, был убит террористом-смертником в отдаленном районе, куда он скрылся, пытаясь спастись от Талибана. Он был родом из Мингоры, поэтому тело его доставили сюда, чтобы похоронить со всеми полагающимися почестями. Талибы устроили очередной теракт во время похорон. В результате взрыва погибло пятьдесят пять человек, в том числе маленький сын Джавида Икбала и множество наших хороших знакомых. Десять членов семьи Монибы присутствовали на похоронах, и все они были ранены или убиты. Мониба была в отчаянии, весь город – в шоке. Во всех мечетях читали поминальные молитвы по убитым.
– Тебе не страшно? – спрашивала я отца.
– По ночам страхи всегда крепнут, джани, – отвечал он. – Но утром, при солнечном свете, к нам вновь возвращается смелость.
Это было чистой правдой. Все мы, конечно, боялись, но наше мужество пересиливало страх.
