— А теперь слушайте, что вам следует делать, мсье Франк. Завтра утром вы сядете на самолет и через Японию вернетесь во Францию.
— Я же сказал, что в самолетах меня укачивает.
— Тогда плывите на корабле. Существует множество способов уехать из Шанхая, мсье, важно одно — чтобы человек сделал это добровольно и его не пришлось… выставить вон. — Он снова улыбается, опустив тяжелые веки. — Вам все ясно?
— Почему вы настаиваете, чтобы я уехал, Ду?
— В Шанхае и без вас довольно коммунистов.
— Омар тоже так думает?
— Не знаю, что на уме у этого достопочтенного господина, — говорит Ду, и его улыбка исчезает. — Он мне не друг.
— Правда?
— Спросите его об этом сами, если вам угодно.
— Значит, у меня ложные сведения.
— Несомненно, — отвечает Ду. — Рад, мсье, что мы с вами поговорили. Вы учтете мой совет?
— У меня другие планы, и мне некогда терять время с такими субъектами, как вы, — говорит Ким. И добавляет: — Цзяси-чжэнь-цзу.
Это выражение китайцы используют, когда кто-то пытается тебя надуть и начинает ломать комедию.
— Чаншоу, — отвечает ему Ду. — Долгих вам дней, мсье.
Ким бросает последний взгляд на двух молодчиков, охраняющих Ду Юэшэн, поворачивается к ним спиной и возвращается обратно к стойке. Он вновь пересекает игорный зал, огибает танцплощадку под заключительные аккорды «Амаполы», и до него доносится неповторимый аромат светлых волос твоей мамы. Он расплачивается и покидает «Желтое небо».
Домой Ким возвращается пешком, и когда открывает дверь, на часах уже половина третьего. У него свой ключ, поэтому нет нужды будить Дэна, который, как обычно, оставил включенным свет в гостиной и на террасе. Раздеваясь в своей комнате, Ким думает о Ду Большие Уши. Почему он ему угрожал? Чьи интересы защищал?
В квартире жарко, и, прежде чем улечься спать, он принимает душ, потом, накинув халат, пересекает гостиную и выходит на террасу выкурить сигарету. За спиной раздаются шаги, он поворачивается и видит Дэна, который, не произнося ни слова, растерянно смотрит на него.
— Мсье чего-нибудь нужно…? — выдавливает наконец верный слуга.
Ким внимательно смотрит ему в глаза. На вопрос о здоровье госпожи Дэн, потупившись, отвечает, что та легла спать, как только Ким ушел.
— Она ужинала?
— Нет, мсье, у нее не было аппетита.
Дэн смущенно смотрит в пол, словно хочет что-то добавить, но в конце концов молча уходит.
Ким плохо спит и просыпается на рассвете. В окно видно, как из-за моря поднимается ослепительно красное солнце. На кухне, выпив чай, он вспоминает, что оставил сигареты на террасе, и направляется туда, но там их нет и в его комнате тоже. В поисках сигарет он четырежды пересекает просторную гостиную и каждый раз на несколько секунд замирает и осматривается: мягкие диваны и шелковые подушки, рояль, высокая витрина с коллекцией вееров и фигурок из стекла и нефрита, растения с блестящими зелеными листьями, длинные гардины; он не может избавиться от ощущения чужого присутствия, словно кто-то невидимый внимательно следит за ним; в нем крепнет твердая уверенность, что в гостиной появилось нечто, чего не было раньше. Крышка рояля откинута, клавиши немы, но ему кажется, будто они что-то ему говорят…
Сердце откликается раньше, чем разум. Он еще не понял, что его тревожит, но вот-вот поймет, потому что на этот раз это не просто предчувствие: в гостиной явно что-то не так. Еще миг — и он догадывается, в чем дело: на рояле в высоком бокале стоит желтая роза на длинном стебле, которой вчера, когда он вернулся, там не было. Она слегка увяла и потускнела — та самая желтая роза, что совсем недавно украшала один из столиков в «Желтом небе», а теперь она никнет, печально глядя на свое отражение в блестящей поверхности рояля, теряя загадочное очарование и сладкий аромат.
4
Мы не заметили, как ночь вместе с ароматом розы проникла к нам на террасу, и я зажег свет. То была не голубая роза забвения — к сожалению, ребята, то была желтая роза разочарования… Внезапно Форкат умолк, словно электрический свет оборвал поток его воспоминаний. Встав с кровати, он сделал несколько шагов по террасе — голова опущена, руки втянуты в рукава кимоно и прижаты к животу — ни дать ни взять злой волшебник Фу Манчу.[18]Потом погладил Сусану по голове и вышел.
Вскоре он вернулся, но, прежде чем войти, остановился в дверях, пряча что-то за спиной, и велел погасить свет. Я щелкнул выключателем, и в следующий миг он появился в дверях, подняв над головой руки: его ладони светились в темноте.
— Я тоже так хочу! — в восторге закричала Сусана.
— Дай руку. — Форкат аккуратно положил ей на ладонь трех светлячков. — Если хочешь стать призраком, потри ими легонько лицо, вот так, и будешь светиться целую минуту.
— Всего минуту? — возмутилась она.
— Хорошего понемножку, сама знаешь.
Лицо Сусаны мерцало в темноте, подобно сияющей маске; в это мгновение Форкат удалился на кухню, оставив нас наедине: он хотел сделать сюрприз сеньоре Аните, которая вот-вот должна была прийти с работы, и готовил одно из своих фирменных блюд.
— Иди сюда, — тихо позвала меня Сусана, привстав на колени. — Подставляй свою дурацкую рожу. Не бойся…
Я пересел на кровать. Проворно расстегнув мою рубашку, она коснулась чем-то холодным лица и груди, и мне стало щекотно. Потом расстегнула свою сорочку, провела жуткими светящимися пальцами в том месте, где было сердце, и на коже обозначились фосфоресцирующие полосы. Пристально глядя мне в глаза, она придвинулась ближе и замерла, выгнув спину. Ее пальцы опять скользнули в вырез сорочки и коснулись груди. Мы сидели лицом к лицу, почти вплотную, свечение было уже едва различимо, и меня так и подмывало перейти к решительным действиям. Не знаю почему, но мне казалось, что темнота позволит мне остаться неузнанным и безнаказанным. Учащенное дыхание Сусаны сливалось с моим, глаза мои были прикованы к ее светящейся груди, видневшейся в вырезе сорочки, и я едва расслышал ее шепот:
— Если бы ты не думал столько о микробах, мог бы меня поцеловать. Тебе ведь хочется, дурачок. Но только взасос, согласен? Отвечай! Какой же ты все-таки недотепа!
Сколько раз вспоминал я потом призрачное свечение в кромешной тьме, жар ее тела, страстную дрожь, причудливую смесь потаенного влечения, болезненного возбуждения, страха, робости… И до сих пор меня преследует сожаление: я забыл, что случилось потом — Сусана ли меня оттолкнула, позволив лишь бегло скользнуть ртом по ее губам, или я сам не решился зайти слишком далеко. Конечно, мне хотелось ее целовать, ласкать ее груди и охваченные жаром бедра, и в конце концов я приготовился заразиться, получив вместе со слюной изрядную порцию микробов… Но пока я размышлял, волшебное мгновение было упущено: она заметила мою нерешительность и оттолкнула меня.
