Дальше написано: «Эгрегоры как ангелы, но практически лишены ума и с готовностью исполняют приказы. Они могут принимать любую физическую форму. Некоторые НЛО — это и есть эгрегоры».
Поскольку эгрегор является соединением членов группы, он должен содержать информацию как о намерениях Грэма, так и о чувствах моей матери по отношению к его намерениям. Если, к примеру, эгрегор примет физическую форму адвоката по разводам, бледного как привидение, думаю, надо готовиться к худшему.
В лесу тепло и пахнет гнилью. Это напоминает мне мою комнату, когда я не открываю окон несколько недель, ношу ботинки без носков и забываю про скомканное полотенце под столом. Запах вполне располагает к короткому дневному сну.
Меня будит мой желудок. Все еще светло, но небо посерело, смеркается. Вылезаю из мешка и нахожу наименее пожароопасное место, где можно поставить горелку.
Кипячу немного воды из речки, чтобы приготовить свой аперитив — горячий черносмородиновый сок. Поджариваю на сковородке четыре линкольнширских сосиски. Они готовятся целую вечность. Джордана бы плевалась — кожица у них местами получилась прозрачной, а местами обуглилась.
После ужина составляю план на завтра: разоблачение Грэма.
В полдесятого снова слышу пение мантр. Я уже мысленно подхватываю мелодию, как песенку из рекламы. Забираюсь в спальный мешок, чтобы пораньше уйти на боковую. Завтра важный день. Походные условия заставляют меня вспомнить тот раз, когда Джордана впервые показалась мне симпатичной. Это случилось во время вручения бронзовых наград герцога Эдинбурского; тогда она показала мне, что будет, если бросить в костер аэрозоль с гелем для душа «Манговая сенсация». Сперва он издает свист, а потом трескается, как упавшая тарелка.
Мы стояли лагерем на ферме Браутон. Она залезла в мою палатку и показала мне свои нарывы. И спросила, знаю ли я истинную причину, почему нарыв может выделять жидкость бесконечно. Я сказал, что мне всегда было интересно узнать то же самое про гной. Одна из причин того, почему мы вместе, это интерес к одним и тем же вещам.
Просыпаюсь с первыми лучами. Добавляю к надписи «ПОМОГИТЕ!» стрелку, указывающую на вершину холма. Затем вешаю на деревья стикеры с надписями флюоресцентным маркером, которые должны завести Грэма в чащу леса:
ГРЭМ!
ТЫ ОЧЕНЬ
ХОРОШИЙ
АКТЕР
ЭТА ПОДСТАВА
ДОВОЛЬНО
УБЕДИТЕЛЬНА
Я ПОНИМАЮ
ПОЧЕМУ ЖЕНЩИНЫ
НА ТЕБЯ ЗАПАДАЮТ
Я УВАЖАЮ ТЕБЯ
В ОПРЕДЕЛЕННОМ СМЫСЛЕ
НО ЭТО ЗАШЛО
СЛИШКОМ
ДАЛЕКО
Последний листочек вешаю на березу с гладким стволом у самых зарослей ежевики. На кусте уже висит несколько ягод, но они еще не почернели — зеленые и плотные как желуди.
Обнаружив просвет в колючих кустах, протискиваюсь туда; заросли послужат защитным барьером между мной и Грэмом, который, разъярившись, вскоре наверняка бросится за мной. Прячусь за толстым стволом вяза, покрытым сучками, как нарывами, и жду.
На южноваллийском наречии «вас» звучит ну точно как «вяз».
Просыпаются птицы. Я прислушиваюсь, ожидая начала мантры.
В конце концов слышу медленные шаги: кто-то пробирается через чащу, ломая ветки. Я не доверяю людям, которые ходят медленно, в том числе директорам школ и священнослужителям.
— Дин? — голос раздается издалека, но я знаю, что это Грэм — его выдает легкий янки-акцент. — Нельзя так сорить в лесу. — Ну вот, мне уже удалось его рассердить. — Дин? — Он приближается. — Это что еще такое? — возмущается он и затем добавляет, не желая выходить из образа заботливого старшего друга: — У тебя все в порядке?
— Грэм! — кричу я, поворачиваясь к буку напротив и представляя, как слова отражаются от его ствола и слышатся как бы отовсюду: я вездусущ. — Вы занимаетесь тем видом медитации, когда люди изучают тела друг друга в комнате с подушками и женщины говорят «да», только глазами?
Выжидаю. Кажется, он смеется.
— Если бы это было так, у нас было бы куда больше посетителей. — Он совсем близко, не кричит. — Что происходит, Дин?
— Я повесил твои шлепанцы на самую высокую ветку самого высокого дерева! — Это должно его сломать.
— Правда? — удивляется он.
— Я выбрал такие ветки, которые не выдержат твой вес!
Он ничего не говорит. Я готов пуститься наутек.
— Дин, в центре «Аникка» мы учим осознавать умственные и физические процессы. Наша медитация помогает научиться наблюдать за тем, как работает твой ум и тело, чтобы не реагировать на раздражители, а лишь действовать как на автопилоте.
У него совсем не рассерженный голос.
— И это помогает клеить телок?
— Пожалуйста, хватит прятаться. Я тебя вижу — ты за тем деревом.
Выглядываю из-за дерева. Грэм стоит по ту сторону кустов; вид у него совсем не агрессивный.
— Привет, — говорит он.
Его руки болтают по бокам, одежда на нем нейтрального цвета, а в ладонях зажат ворох стикеров.
Мы с Грэмом поговорили о медитации, и я задал ему пару наводящих вопросов о диких животных и спецуздечке для конефилов. Я признался, что сделал неправильный вывод. Он снова спросил, не нужно ли мне чего. Я ответил, что все в порядке и что уеду после обеда.
Я решаю пройти ритуал самоочищения, чтобы понять, что чувствует мама. Странички из Интернета поведали мне, что иногда для медитации используют деревья. Только важно найти подходящее дерево. Ствол символизирует позвоночник, поэтому я подыскиваю сутулое дерево. Количество солнечного света, получаемое деревом, символизирует духовную энергию.
Я нашел мрачный согбенный дуб. У основания два больших корня, вылезающих из земли вилкой и образующих нечто вроде трона с подлокотниками. Усаживаюсь между ними, скрестив ноги и прислонив спину к стволу. Кора будто испещрена экземными пятнами, что напоминает мне о Джордане.
На веб-сайте говорится, что нужно попросить у дерева разрешения вступить с ним в контакт. Пробую формальный подход: «Дорогое дерево, меня зовут Оливер Тейт. Я бы хотел вступить с тобой в интуитивный контакт и узнать больше о себе, воспользовавшись твоей глубокой связью с природой». Дерево молчит. «Не думаю, что это займет много времени: я и так себя довольно хорошо знаю». По-прежнему молчание. Я понимаю, почему дерево так безразлично ко мне. «Если ты ничего не скажешь, будем считать, что молчание — знак согласия».
Вот и отлично. Для начала я должен закрыть глаза и очистить ум. Представляю свой мозг как комнату на чердаке. Выкидываю кровать, стол, книги, ежегодники, шкаф и приставку «Супернинтендо», затем срываю со стен открытки, постеры и полки, разбиваю кувалдой голубые стены, окрашенные в технике «венецианская штукатурка», разбиваю ядром окна родительского дома, совершаю воздушную атаку и стираю с лица Земли свою улицу, сворачиваю залив Суонси как гигантский омлет и проглатываю его одним куском…
