— Ханнеке, — шептала я. — Ханнеке, я все узна́ю. Ты была такая смелая… поэтому ты была моей лучшей, самой лучшей подругой, я только сейчас это поняла. Ты была самой смелой, прямой, честной. И я сделаю все, чтобы твоя смерть не прошла им даром. Они не уйдут от возмездия. Обещаю тебе.
Кто-то взял меня за плечо.
— Эй, девушка, что ты тут бормочешь? Смотри, не простудись…
Симон. Капли дождя стекали по его волосам, по лицу, скользили по носу к чувственному рту.
— И что ты ей обещаешь?
— Не твое дело.
— Пойдем, я отвезу тебя домой. Ты мокрая насквозь.
— Ты сам мокрый. Ты что, не пойдешь к ним? Пить шампанское, «как хотела бы Ханнеке»?
— Не надо так цинично. Не я это устраивал.
— Значит, твоя жена. Баба, которая еще неделю назад называла Ханнеке «опасной сумасшедшей»? Хотя ладно, у вас есть причина, чтобы откупорить шампанское. А может, мне пойти с тобой и показать твоей жене милые SMS-ки, которые ты мне присылал?
— Ну и отлично. Михел тоже там. И ему будет интересно на них взглянуть.
Он крепко обнял меня за талию и притянул к себе.
Я вырывалась, воткнула каблуки в землю и толкнула его локтем между ребер.
— Отпусти меня, Симон, не выставляй меня посмешищем в глазах всех.
Он холодно посмотрел на меня, на скулах напряглись желваки.
— Ты ведешь очень глупо, Карен. Пойдем ко всем, будь сильной женщиной, или иди плакать домой. Поскорей бы это кончилось. Не надо больше драм. Живи нормально, нам всем надо жить нормально.
Он сказал это так настойчиво, что я испугалась.
— Хорошо. Я пойду с тобой. Заберу Михела и детей и пойду домой. Но ты оставь меня в покое. Не посылай сообщений, не звони. Пожалуйста, давай договоримся, что ты тоже будешь вести себя нормально.
— Если это то, что ты хочешь, я уважаю твое решение. Я не буду больше тебя беспокоить.
— Прекрасно.
Он повернулся и пошел прочь. У меня подгибались колени, и больше всего на свете мне хотелось прокричать его имя.
28
В квартире Дорин Ягер царил неописуемый беспорядок. Узкий коридор был загроможден поставленными друг на друга коробками, от кошачьего туалета рядом с дверью тошнотворно воняло аммиаком, пол был завален резиновыми сапогами, тапочками, горными ботинками, были даже розовые пляжные шлепанцы, которые кто-то зашвырнул сюда как будто в порыве гнева. И это был только холл. Мойка в маленькой кухне была заставлена стопками грязной посуды двухдневной давности, мусорный бак ломился от мусора. Апельсиновая кожура рядом дополняла картину.
— Не обращай внимания на бедлам, — сказала еще не переодевшаяся из халата Дорин, переступив через пачку старых газет.
Не обращать внимания было невозможно.
— Ты только что переехала или собираешься переезжать? — спросила я, показывая на ящики на столе, полные банок и бутылок.
— Да это моего бойфренда. Он от меня уходит. Завтра.
— Ах, прости… — Я в нерешительности остановилась посреди комнаты, Дорин тем временем переложила стопку одежды с одного стула на другой.
— Да ничего. Так лучше. Я буду только рада, когда все это, — она несколько беспомощно развела вокруг руками, — закончится. Раздел имущества… все эти воспоминания, которые ко всему здесь так и липнут. Хочешь кофе?
— С удовольствием.
Была суббота. Я сказала Михелу, что хочу на денек поехать в Амстердам за покупками. Бабетт собралась было со мной, но я сумела отделаться от нее, сказав, что мне надо побыть одной. Она сразу же поняла это и предложила придумать что-нибудь интересное с детьми. Когда я уходила, Михел нежно поцеловал меня в губы.
— Ну вот, я снова тебя узнаю! — засмеялся он. — Пробегись по магазинам, девочка, ни в чем себе не отказывай. — Он сунул мне в руку бумажку в двести евро и был явно рад, что со времени похорон я больше не заикалась о своей теории заговора.
— Жизнь продолжается. Нужно идти дальше, всем вместе. Вон Анжела и Патриция, они возвращаются к жизни. Давай не будем усложнять ситуацию больше, чем она есть на самом деле…
Этими словами он пытался утешить меня после похорон. Я смотрела на него и думала, почему он, мой собственный муж, так хотел поскорее захлопнуть крышку этой помойной ямы. Он, когда-то программист и борец за справедливость, теперь стал продюсером глупых игровых шоу и прогорклых мыльных опер.
Я хотела опять полюбить его. Я ужасно хотела найти какую-нибудь искорку чувства, приятное воспоминание, которое опять могло разжечь любовь к нему, но не оставалось ничего, кроме раздражения и отвращения, и я в отчаянии спрашивала себя, каким образом, ради всего святого, наша жизнь может опять наладиться. Возможно, если бы я сумела как следует доказать ему, насколько это грязное дело, отношения наши пошли бы на поправку.
— С сахаром и молоком? — Я очнулась от мрачных мыслей. Дорин явно в спешке надела джинсы и ковбойку, потому что рубашка была застегнута не на ту пуговицу. Она поставила на стол две большие розовые кружки в форме поросят и подвинула в мою сторону открытую пачку сахару и большую бутылку обезжиренного молока.
— Только сахар, пожалуйста, — ответила я, и она бухнула в обе кружки по огромной столовой ложке сахару. Я обхватила кружку ладонями и отпила глоток. Кофе был такой крепкий, что сердце у меня сразу же заколотилось как бешеное.
— Я как-то выбилась из колеи… — пробормотала Дорин и насыпала себе в кружку еще ложку сахара.
На ее лице появилась самодовольная улыбка.
— Что заставило тебя переменить мнение?
Я даже не знала, с чего начать. Трудно было вернуть свое доверие к ней.
— Я знаю точно, что Ханнеке не совершала самоубийства, — начала я. — Я знаю ее, она не такой человек.
Дорин вздохнула.
— Ты ведь не затем сюда пришла, чтобы сказать это? Ты же знала об этом и неделю назад, хотя отказывалась. Господи Боже мой, конечно, она не совершала самоубийства. Но попробуй докажи это! Мы не нашли ничего, что указывает на насильственную смерть. Да ты вообще обратилась не по адресу, потому что меня отстранили от расследования.
— Ты сказала, что Симон приложил к этому руку…
— Да. Он подослал к моему шефу одного из своих самых высокооплачиваемых адвокатов, который рассказал, будто я вела против него личную вендетту — собирала материал недозволенными методами…
— Но ведь ты так и делала. На основании чего ты конфисковала бухгалтерские отчеты Симона и Иво? А проводила обыск в их домах?
— Ха, это не я, это налоговая полиция, их дело никак не было связано с моим расследованием. Я просто находилась там вместе с ними во время обыска. Но и этого нельзя было делать. Налоговая полиция уже несколько лет следила за Симоном Фогелем из-за мошенничества, с помощью которого он заработал миллионы на сексе по телефону. Я уж не знаю, как точно обстояло дело, но факт, что он в течение многих лет при помощи каких-то загадочных схем уходил от налогов. Ему всегда удавалось выйти сухим из воды, но сейчас они все-таки, кажется, взяли его за яйца…
