команды. Мечи и кинжалы сами рвались из ножен.
Вдруг скифский клин покачнулся. Обращённое к персам отточенное остриё утратило форму и разлетелось. Ряды метнулись налево, направо. Всадники ринулись по сторонам.
— Что происходит? — спросил озадаченный Дарий.
Прискакали наблюдатели, доложили, перебивая друг друга:
— Царь царей и великий царь, перед скифским строем выскочил заяц, бросился наутёк. Скифы подняли крик, помчались за ним, словно он наш разведчик. Боевое построение клина разрушено.
Дарий выслушал молча и, отпустив наблюдателей жестом руки, повернулся к своим постоянным спутникам.
— Сколь глубоко презирают нас дикие скифы, если охота за зайцем для них важнее, — устало сказал царь царей. — Можно ли бороться, «благодетели» и друзья, с противником, который так бесконечно уверен в своих преимуществах перед нами?
— Настало время подумать о возвращении, — сказал, не раздумывая, Гобрий. Очевидно, эта мысль созрела давно.
— Копьеносец прав, — поддержал вазир. — Надо покинуть степь и поспешить с войском к Истру, пока ещё не разрушен мост.
— Что ж, друзья, вы решили, и я согласен, — помедлив, сказал Дарий. — Мы научились побеждать, но надо уметь и проигрывать, хотя, клянусь Ахурамаздой, эта наука даётся мне нелегко, ведь спознался я с ней впервые. Посмотрев на скачущих вдалеке скифов, Дарий добавил: — А раз так, то отступим по всем законам, прибегнув к уму.
Если бы Дарий знал, что клин расстроился из-за дурной приметы, он не увёл бы войско. Но мог ли он догадаться, что прошмыгнувший перед построенным клином заяц был воспринят как злое предзнаменование? Только поэтому скифы воздержались от боя.
С наступлением ночи персы разбили лагерь и разожгли костры. Со стороны скифского стана были видны двигавшиеся между огней фигуры. Люди готовили пищу, водили взад и вперёд лошадей, привязывали ослов — животных, в Скифии ранее не известных[16].
Этой ночью ослы ревели так громко, что скифские кони беспокойно прядали ушами и вспрыгивали на стреноженных ногах. Наутро скифы узнали, как ловко их провели. Лагерь был пуст. Кроме ревущих ослов в нём находились предательски брошенные царём царей больные и раненые. Протягивая руки, они молили о пощаде.
Покинув под рёв ослов лагерь, Дарий с войском поспешно двинулся к Истру. Настигнуть персов скифам не удалось. Иданфирс рассчитал, что Дарий пойдёт по нетронутым землям, где были корм для коней и вода. Так поступил бы он сам. Но Дарий предпочёл использовать уже проложенные дороги.
К быстротекущему Истру персы выбрались ночью. Берег был пуст. Середина реки терялась в тумане, и сколько ни вглядывались в черноту, моста нигде не было видно. Воинов охватил страх.
— Мост разрушен, и это конец, — вполголоса проговорил Дарий.
— Однако попробуем крикнуть военачальника Гести-ея, — сказал Отан. — Вспомни, государь, он клялся всеми богами ждать твоего возвращения сколько потребуется, невзирая на узелки.
— Гестией! — понеслось над чёрной рекой.
— Здесь! — вынырнул зычный голос из повисшего над водой тумана. — Ждите до рассвета! На рассвете мост наведём.
Утром всё стало ясно. Стража разрушила переправу только с одной стороны. Мост висел над водой, как перебитая пополам радуга. Его сломанный край приходился как раз на середину реки. Там уже суетились люди, восстанавливая разрушенную половину. Вот и вышло, что Иданфирс напрасно посылал свой отряд к быстрому Истру — не попала стрела в намеченную им цель.
— Прости, повелитель стран, что вынудили тебя полночи бодрствовать на диком берегу, — с такими словами, первым пройдя по восстановленному мосту, Гестией бросился к Дарию. — Скифы потребовали, чтобы мы уничтожили переправу. Пришлось порушить мост с их стороны, иначе эти варвары в остроконечных шапках сами бы мост уничтожили, и уж тогда весь полностью.
— Спасибо за верную службу, — сказал Дарий и обнял Гестиея за плечи. — Я твой должник, проси, что хочешь, отказа не будет. Но и у меня к тебе просьба есть. Сделай милость, не упоминай про скифов в остроконечных шапках. Одержал я над ними победу достославную на все времена. Счёт на камнях не понадобился: из пехоты почти никто не спасся, из конницы уцелели немногие. Воины! — обернулся Дарий к остаткам своей разбитой армии, выстроенной на берегу. — Запомним скифов в остроконечных шапках?
— Запомним, великий царь!
Дарий невесело рассмеялся и подал знак начать переправу.
Глава XXII
Тайна железа и стали
Из сомкнутой пасти железных щипцов тянулись четыре серебряных проволоки. Их противоположные концы были крепко зажаты клещами с витыми ручками. Медленно поворачиваясь, клещи свивали проволоку в причудливый жгут.
— По краю пойдёт, — сказал Старик.
Он сидел на высоком камне, горбом выпиравшем в траве. Узловатые пальцы крепко держали щипцы. Арзак своими клещами мог свободно вертеть и гнуть проволоку, не боясь, что она сорвётся. Украсить край новой серебряной чаши Старик доверил ему.
Чаша стояла тут же, на плите наковальни. Она напоминала готовый раскрыться цветок или утонувшее в листьях яблоко с отсечённой верхушкой. Во всей степи один Старик мог сделать такую чашу. По низу вился узор из круглящихся желобков — листьев, верх украсит серебряный жгут, свитый Арзаком. Но главное будет на круглых стенках. Их ровный блеск послужит нарядным полем для фигур сыновей Таргитая, испытавших однажды по воле отца свою ловкость и силу. Старшему не повезло — тетивой выбил зуб. Средний исхитрился древком пропороть ногу. И только младшему брату, Скифу, тугой и крепкий отцовский лук пришёлся как раз по руке.
Живи вековечно память о гордом Скифе! Серебро донесёт подвиг героя до самых отдалённых потомков.
— В Ольвии Таргитая называют Гераклом, тот тоже, как Таргитай, побеждал чудовищ, и эллины думают, что Скиф его сын.
Старик потянул жгут. Криво свернувшийся виток расправился и встал в ряд с остальными. Арзак, сказавший о Геракле и Таргитае, прикусил с досады губу. Сколько раз он давал себе слово молчать во время работы. Старик ведь молчит.
Кузню Старик, как всегда, разместил в полёте стрелы от кочевья. Он обзавёлся новой кибиткой, соорудил новые наковальни и горн. Готовил еду, приносил топливо и раздувал в горне огонь раб из персов. Всё было другое. Только лошадь осталась прежней, и после того, как Арзак вернулся, две чалые лошади, похожие друг на друга, словно Белоног был отражением Белоножки, снова паслись рядом. Не хватало их прежнего дружка Лохмата.
Трудно было думать о тех, кого не хватало…
— Я закопал её на краю Ольшанки, — такими словами Старик встретил Арзака, когда Арзак отыскал кочевье, с которым передвигался Старик. Старик и раньше менял места пребывания, то с одними походит, то к другим перейдёт.
«Оборотень», — говорили о нём
